Фридрих Ницше

Ницше рассчитывал написать целую серию подобных томов, одушевленных одной идеей и редактируемых несколькими друзьями — единомышленниками. «С сотней поднявшихся против современных идей и решительных до героизма людей, вся наша шумливая и запоздалая культура будет обращена в вечное молчание. Сотня людей в свое время вынесла на своих плечах цивилизацию Ренессанса». Ницше вдвойне обманулся: друзья не оказали ему никакой помощи, и сам он не написал двадцати брошюр. До нас дошли только их заглавия и несколько черновых набросков: «о государстве», «об общине», «о социальном кризисе», «о военной культуре», «о религии». Что хотел нам сказать Ницше? Не будем особенно огорчаться, мы вероятно, услышали бы мало определенного и ясного из области его желаний и жалоб.

Ницше занимался одновременно и другой работой, о чем в таинственных выражениях извещает Герсдорфа. «Тебе достаточно знать, что ужасная непредвиденная опасность грозит Байройту, и мне поручено подвести контрмину». На самом деле, Рихард Вагнер попросил написать высокий призыв к немцам, и Ницше приступил к его сочинению со всей торжественностью, глубиной и серьезностью, на какие он только был способен. У Эрвина Роде он просил помощи и совета: «Могу ли я рассчитывать, что ты в самом скором времени пришлешь мне лист, написанный в наполеоновском стиле?» Роде, как человек предусмотрительный, отказался: «Надо будет быть вежливым, тогда как эта каналья не стоит ничего, кроме брани?» Но Ницше не стеснялся вежливостью. В конце октября президенты «Кружка Вагнера», собравшиеся в Байройте, вызвали туда Ницше, который и прочел им свой манифест.

Призыв

[12]

к немецкому народу

«Мы хотим, чтобы нас все слышали, ибо слова наши звучат как предупреждение, а тот, кто предупреждает, кто бы он ни был и что бы он ни говорил, всегда имеет право на то, чтобы быть выслушанным… Мы возвысили наш голос, потому что вам угрожает опасность и потому, что, видя вас немыми, безразличными и бесчувственными, мы боимся за вас. Мы говорим с вами от чистого сердца, и только потому защищаем и преследуем свои интересы, что они вполне совпадают с вашими — спасение и честь немецкого духа и немецкого имени…»

Продолжение манифеста следовало в угрожающем и несколько напыщенном духе, и чтение его было выслушано в стесненном молчании. Когда Ницше кончил, то в его пользу не раздалось ни одного одобрительного слова, его не встретил ни один дружелюбный взгляд. Наконец, несколько голосов заговорило одновременно: «Это слишком серьезно… недостаточно политично… надо многое, многое переделать!.». Некоторые даже выразились так: «Это какая-то монашеская проповедь!» Ницше не захотел спорить и взял проект своего «Призыва» обратно. Один только Вагнер энергично ободрял его. «Подождем немного, — говорил он ему, — совсем немного, и все вернутся к вашему «Призыву», и все согласятся с ним».

Ницше недолго пробыл в Байройте. Кризис, начавшийся еще на Пасхе, принял совсем печальный оборот. После нескольких месяцев насмешек над вагнеровским предприятием широкая публика начала просто забывать о нем. Пропагандисты наталкивались на полнейший индифферентизм, и с каждым даем становилось все труднее собирать деньги. Пришлось отказаться от всякой мысли о коммерческом займе или лотерее. К спеху написанный призыв, заменивший тот, который написал Ницше, распространялся по всей Германии; напечатано было 10 000 экземпляров, а разошлось только крайне незначительное количество. Обратились с письмом к директорам ста немецких театров, прося их пожертвовать сбор одного вечера в пользу байройтского предприятия. Трое ответили отказом, а остальные совсем не ответили.

* * *