Фру Мария Груббе

Мария Груббе разомлела от жары. Она вздумала охладить разгоревшиеся щеки о маленькие запотевшие стекла и одновременно то и дело поглядывала на улицу, где от топкого слоя только что выпавшего снега воздух стал такой светлый, что глаза резало. А когда опять смотрела на комнату, то становилось вдвойне темнее и тягостнее. Вдруг в дверях показался Ульрик Христиан. Он вошел так стремительно, что госпожа Ригитце даже подскочила. Он не заметил Марии и тотчас же уселся у камина. Затем сказал в свое извинение несколько слов о том, что давным-давно не наведывался, добавил, что утомился, пересел на кресло поближе и, подперши рукой щеку, умолк, лишь краем уха слушая бойкую речь госпожи Ригитце.

Мария Груббе совсем побледнела от волнения, когда увидела, что он входит. На мгновение она закрыла глаза, словно у нее закружилась голова, потом зарделась как маков цвет, и у нее перехватило дух, — было такое ощущение, как будто пол под ней проваливается или будто вся комната с креслами, столами и людьми парит в воздухе и опускается. Все привиделось таким четко очерченным и точным, но и таким тревожным, — казалось, что ей невозможно было удержать это взглядом, и все это выглядело вдобавок таким новым и таким чужим. Однако это продолжалось недолго, головокружение прошло, и она опамятовалась. Так, значит, он здесь! Ей захотелось быть где-нибудь далеко-далеко, или пусть даже наверху в своей светелке, в ее мирной светелочке. Ей было так жутко! Она заметила, что у нее руки трясутся. Только бы он ее не увидал!

Беззвучно протиснулась она еще глубже в пишу окна и лишь теперь посмотрела в упор на теткина гостя.

Так вот каков он собой! А разве не выше, не на много-много выше? И глаза-то у него были вовсе не черные, не блестящие, а голубые, на редкость голубые грустные глаза. Вот уж чего она не думала! Был он такой бледный и с виду такой удрученный. Вон улыбнулся, да не очень-то весело, зубы белые-белые! А рот какой красивый, маленький ротик да такой ладный!

Чем дольше она смотрела на него, тем красивее он ей казался, и она удивилась, что могла воображать его себе выше, да и вообще другим. Начисто забыв о своем испуге, она думала только о том славословии и восхвалениях, которые слышала о нем. Не спускала с него глаз, представляя себе, как он скачет во главе своих войск под ликующие возгласы народа и все отступает или отпрядывает, как отпрядывают волны, когда они, пенясь, наскакивают на широкую грудь кораблю. Загремели пищали, заблистали палаши, и засвистали пули в непроглядном грозовом дыму. Но он ринулся вперед, смелый и стройный, волоча у стремени победу, как написано в летописи, которую она когда-то читала.

Весь восхищение и восторг, взор Марии излучался на Ульрика Христиана.

Внезапно повернувшись, он поймал этот взор. Отвернулся, посмотрел на пол и еле подавил торжествующую усмешку, потом встал и притворился, что только теперь заметил Марию Груббе.

Госпожа Ригитце сказала, что это ее маленькая племянница, и Мария сделала реверанс.

Ульрик Христиан изумился и даже несколько разочаровался, узнав, что глаза, смотревшие на него в упор, были глазами ребенка.

— Ma chère, [16] — сказал on чуть-чуть ехидно и взглянул на ее работу, — ты великая мастерица работать à la sourdine[17] и молчком, таких я и не видывал. Ведь за все время и не слыхать было коклюшек.

— О, — ответила Мария, которая прекрасно поняла его, — как я увидела вас, господин генерал-лейтенант, — и она отодвинула тяжелую подушку с коклюшками на подоконник, — мне сразу же на ум пришло, что нынче времена такие, чтобы корпию щипать, а не об чепцах думать.

— Полагаю, однако, чепцы и в военное время, как и в иное, премило к лицу будут.

— Так-то так, но кому об атом забота в такие времена, как нынешние!

— Многим, — сказал Ульрик Христиан, начиная забавляться ее серьезностью. — К примеру, мне.

— Да, понимаю, — сказала Мария и серьезно посмотрела на него. — Вы разговариваете с девчонкой, и только.

Она церемонно поклонилась и взялась за коклюшки.

— Повремените, ma petite demoiselle! [18]

— Ах, нет, не принуждайте меня более чинить вам неудобства.

— Послушай-ка, — сказал он и крепко схватил ее за запястья и перегнул к себе через стол с коклюшками, — ты, ей-богу, строптивая какая-то! Но, — зашептал он, — ежели со мной таким взглядом здороваются, каким на меня ты глянуть изволила, так я не хочу, чтобы со мной тут же раз-два и распрощались, не хочу! А теперь — поцелуй-ка меня!

Со слезами на глазах Мария прижалась губами к его губам, он разжал объятья, и она опустилась на стул около столика, положив голову на руки.