Фудблогер и обжора

Выбросив пустую упаковку, оделась и собрала вещи. Только те, в которые влезала. И позвонила Фабиано, приехавшему в Милан на пасхальные каникулы.

— Конечно, — отозвался он немного растерянно, — можешь пожить у меня. Пока не найдешь квартиру.

Я прекрасно понимала, что буду ему мешать. На личном фронте дела у Фабиано обстояли не лучшим образом: стажировка почти добила и без того непростые отношения. Наверняка он рассчитывал поправить что-то в эти праздничные дни, а тут я. Но мне некуда было идти, все друзья после окончания курса разъехались, в Милане больше никого не осталось. В гостиницу? Зарплату должны были перевести на карточку только через три дня.

В результате получился еще один uno scandalo,

на этот раз между Фабиано и его другом. Пережидала я бурю в садике на скамейке, пока Бруно не пролетел мимо со скоростью ракеты.

— Поднимайся, Мари! — крикнул с балкона Фабиано.

Два дня мы занимались тем, что изливали друг другу свои горести и… ели. Всевозможные пасхальные вкусности: ягненка с картофелем и сыром, наполетану с рикоттой и цукатами, коломбу* и шоколадные яйца.

— Все-таки это надо прекращать, — спохватывался Фабиано, с трудом переводя дух. — Нельзя так объедаться.

— Да, — соглашалась я. — Но сначала доедим все это. И больше точно не будем.

Во вторник он уехал обратно в Париж, оставив мне ключи от квартиры в Навильи.

— Будешь платить половину, как Бруно, — сказал он. — Нет смысла что-то искать, если через три месяца все равно вернешься домой. И очень тебя прошу, не расстраивайся сильно. Понимаю, разрыв — это всегда тяжело, но, возможно, все к лучшему.

Он утешал меня, хотя самому было не легче. К тому же именно мое появление послужило формальным поводом для его терминальной ссоры с другом. Возможно, из нас получилась бы отличная пара, но… в какой-нибудь иной реальности.

Вернувшись с работы, я бесцельно слонялась из комнаты в комнату, не находя себе места. Рука тянулась за телефоном. Позвонить. Помириться. Но я понимала, что есть слова, после которых обратной дороги нет. Даже если они сказаны в запале ссоры. Да и ночь Паоло провел явно не на пасхальной службе в церкви. Я была слишком брезглива, чтобы простить измену.

А ведь понимала, к чему идет. То злилась на него, то винила во всем себя. Возможно, надо было сесть и поговорить, решить, как быть дальше. Ведь сначала он искренне пытался мне помочь, переживал, уговаривал. Не хватило терпения. Или любви. А если так — то уже ничего не исправишь.

Я понимала это головой. Но как же мне его не хватало! И вечеров вдвоем — в обнимку на диване. И прогулок по Милану, держась за руки. Его ласк и поцелуев. Разговоров в темноте. И множества мелочей, вплоть до беззлобного подтрунивания над моим беглым, но не слишком правильным итальянским.

Несколько дней прошло как в полусне. Я ходила на работу, что-то делала, с кем-то разговаривала. Приходила в пустой чужой дом, ела, не чувствуя вкуса, таращилась в телевизор, не понимая, что показывают. И ждала, ждала…

А когда дождалась звонка, не ответила. На дисплее под именем Паоло светились две телефонные трубки, зеленая и красная. Да или нет. Одно движение пальцем — влево или вправо. Я протянула его — и остановила на полпути. Потому что поняла: ничего уже не исправить. Даже если мы помиримся, будем есть курицу с овощами и ходить в спортзал, сидеть у телевизора и заниматься сексом. Потому что все сломалось. Разбилось — и эту чашку уже не склеить.

Когда я поняла это, оцепенение слетело, сменившись такой острой болью, что от нее потемнело в глазах. Есть в медицине термин «кинжальная боль». Внезапная. Невыносимая. Как удар ножом. Всю ночь я ходила по квартире, грызла носовой платок, раздирая его в лохмотья, и выла, как раненый зверь. К утру упала на диван и беспробудно проспала все воскресенье. А вечером проснулась от голода.

Это был необычный голод. Такой, как будто не ела неделю. Ноющий, сосущий. Желудок сжимался в мучительных спазмах, которые то ослабевали, то усиливались. Напоминало боли при месячных, только не такие сильные. А еще — воронку, водоворот, втягивающий в себя все, что рядом. Еду! Много еды! Как будто на его черном дне притаилось чудовище — прожорливое, ненасытное. Требующее пищи.

Сопротивляться его голосу было бесполезно. Все вокруг потеряло смысл, потускнело, подернулось снежной пеленой. Мир скрылся за ней. Не нужно было больше ничего: любви, работы, друзей, путешествий, кино и книг. Только еда!

Открыв в телефоне приложение доставки, я заказала две большие пиццы. Помедлив немного, добавила третью. Не пропадет. Разогрею потом. Но ожидание показалось слишком тягостным, и я набросилась на содержимое холодильника, сметая все подряд: чиабатту и холодное ризотто, панчетту и таледжо*.

Как же отвратительно, должно быть, выглядело со стороны, когда я жадно пихала в рот огромные куски, хватая их руками. Или откусывала, насколько помещалось в рот. Почти не жевала, глотала, не понимая толком, что именно ем, не чувствуя вкуса и запаха. К чему эти тонкости, если чудовище требует жертвы. Больше, еще больше! Быстрее!