Приехал разносчик, и я вскрыла верхнюю коробку прямо в прихожей, едва закрыв дверь. И пока дошла до кухни, половины одной пиццы уже как не бывало. Объелась до тошноты, но лишь когда вывернуло в туалете, — как только успела добежать? — наваждение пошло на спад.
Сильно мутило, болела и кружилась голова, стучало в висках. Желудок глухо постанывал. Я не могла больше есть, но… все равно хотела.
*традиционные пасхальные блюда итальянской кухни: наполетана — открытый пирог из песочного теста с кремом из вареной пшеницы и рикотты (мягкого сыра, приготовленного из молочной сыворотки); коломба — дрожжевой пирог в форме голубя или креста
*чиабатта — пшеничный хлеб, выпекаемый с использованием закваски, дрожжей и оливкового масла; ризотто — блюдо из риса; панчетта — рулет из бекона со специями; таледжо — полумягкий сыр с промытой корочкой
=20
Апрель превратился для меня в сплошной день сурка. С регулярностью маятника повторялось одно и то же.
Вечером я говорила: Марина, надо наконец взять себя в руки. Жизнь продолжается. Еще три месяца — и ты вернешься домой.
И тут же вздрагивала от мысли, что возвращаться некуда. Дома нет.
Спокойно, на те иудины деньги на счете можно снимать квартиру не один год. А в Италии все равно остаться не получится.
Студенческая виза закончилась, рабочую мне дали всего на год, поэтому в июле я должна была уехать. А в Питере начать все сначала. Я получила диплом престижного зарубежного института и дефицитную специальность. Надо было только привести себя в порядок. Прекратить объедаться, похудеть. Сходить в парикмахерскую, к косметологу, по магазинам. А то ведь даже работу искать в таком виде неловко. Да и девчонкам показаться стыдно.
Утром я съедала вареное яйцо, выпивала чашку кофе без сахара и шла на работу, обещая себе, что вечером непременно схожу в спортзал. Но уже к обеду просыпалось чудовище и требовало своего. Мы отправлялись в кафетерий, и я кидала ему подачку: что-то уныло-овощное. Оно злилось и продолжало требовать. Я сопротивлялась, но борьба была слишком неравной.
После работы, забыв о спортзале, заскакивала в супермаркет, честно собираясь купить немножко диетической еды, а выходила с большим пакетом, а то и двумя. Бегом — если можно было так назвать мое перекатывание по асфальту — добиралась до дома, и…
В начале мая стрелка весов доползла до последнего деления: сто десять. Я нашла магазинчик секонд-хенда больших размеров, купила там пару юбок и брюки, пришла домой, разделась перед зеркалом.
Vacca grassa…
Захотелось сдохнуть немедленно — лишь бы не видеть эту мерзкую складчатую тушу, заросшую целлюлитом.
«Жрать!» — сварливо потребовало чудовище.
И тут я решила его обмануть. Иногда приступ гасила рвота. Резко. Иногда он гас сам — медленно и мучительно. Я все равно хотела есть — теперь мне хотелось этого всегда, даже во сне, — но между приступами хотя бы могла сопротивляться.
Проглотив все, что имелось в наличии, я взяла зубную щетку и пошла в туалет. Разумеется, мне было известно, что
К началу июня остатки здравого смысла уже кричали sos. Я окончательно загнала себя в ловушку. Походы с щеткой к унитазу стали нормой. И не только после ужина — после любой еды. Я сбросила шесть кило. Организм отчаянно сопротивлялся, инстинкт самосохранения брал верх над рвотным рефлексом. Но я не сдавалась и прибегла к тяжелой лекарственной артиллерии — слабительному и мочегонному. Здравый смысл ушел в закат. Чудовище по-прежнему требовало еды. Мания похудеть ничем ему не уступала. Они дрались между собой, а я жила словно в густом тумане.
Жрать! Похудеть! Жрать! Похудеть!
Если бы это продлилось еще немного, я наверняка спятила бы окончательно и начала срезать ножом куски жира с бедер. Но, к счастью, вернулся Фабиано.
Увидев меня, он долго и со вкусом матерился. А я рыдала, уткнувшись носом ему в грудь.
— Мари, тебе надо лечиться, — сказал он, выслушав меня. — Серьезно лечиться. Я знаю одну хорошую, хотя и очень дорогую клинику. Туда обращаются знаменитости. Больше лечатся от анорексии, но и от булимии тоже.
— Che merda*! — заорала я. — У меня виза кончается через две недели. И денег нет. Не только на дорогую клинику, но и на дешевую. Ни на какую.
— Все сделаем. Нужно решиться. Мари, я тебя умоляю. Не хочешь ради себя, сделай это ради меня. Я не могу видеть тебя такой. Ты же себя убиваешь!
Я рыдала, орала, ругалась и снова рыдала. Говорила, что лучше повешусь, чем такой позор, но Фабиано хладнокровно возражал, что меня не выдержит ни одна веревка. К утру, охрипнув от воплей и доведя соседей до бешенства, я сдалась.