слые
очень бывают
недовольны
этим. Они
милицию
вызывают. И
стараются
поймать
тех, кто это делает.
И те, у которых
нет детей,
устраивают
скандалы
тем, у кого дети
есть. Но все эти скандалы
кончаются
ничем,
потому что
поймать
кого-то практически
невозможно.
Но взро
слые
и милиция
всё равно
пытаются
нас поймать.
Но поймать
не могут.
Гораздо легче
им было бы поймать
пьяных. Но
пьяных они не ловят.
Наверное,
потому что
пьяных очень много.
И если их всех
переловить,
то больше
никого не
останется.
А от пья
ных
гораздо больше
вреда, чем
от нас. Наши
свечки ещё
надо увидеть. А
когда их можно увидеть?
Только в
воскресенье.
В будние
дни их не увидишь.
Потому что
днём, когда
светло, все
в школе или на
работе. А утром
и вечером в
подъезде
всегда
темно. это редко
бывает, чтобы какая-то
лампочка
горела.
И когда
мне надо
домой
идти, я люблю,
чтобы кто-то ещё, кроме
меня, в подъезд
входил.
Потому что
одному идти
туда, в
темноту,
страшно.
А е
сли мне
приходится
одному идти,
то я не иду, а
бегу. Даже
когда я
взбегаю по
лестнице, я
всё боюсь,
что меня сзади
кто-то схватит. И
у меня всегда
мурашки по
спине бегут
от страха.
А когда
я звоню три
раза и мама
открывает
мне дверь, она,
конечно, сразу
понимает,
что я бежал
по лестнице.
И она всегда
спрашивает:
«Кто за тобой
гнался?»
И вот
когд
а я сегодня
обо всём
об этом думал, пришла,
наконец, мама.
Она у
меня спросила:
«А ты так
весь день дома
и сидишь?» И
я сказал,
что, мол, да,
весь день дома
сижу. Мама
спросила, было ли
мне, чем
заниматься.
И я ответил,
что, конечно, мне
было, чем
заниматься.
Я
всегд
а,
когда мама
меня спрашивает
так, вспоминаю
один случай.
Тогда мне было,
наверное,
ещё только шесть лет. Я
сказал маме, что
мне скучно
и что я не знаю,
что мне делать.
И мама мне
сказала,
что она сейчас вызовет
симфонической
оркестр.
Я не
стал спр
ашивать,
что такое
симфонический
оркестр,
потому что,
видно, уже знал,
что это такое. Но я
спросил у мамы,
почему она собирается
его вызывать.
И ма
ма
мне ответила,
что она пошутила
насчёт
симфонического
оркестра,
чтобы я понял,
что я уже большой
мальчик и должен
сам придумывать,
чем мне заняться.
Тем более,
вокруг, мол,
столько всяких
возможностей
что-то поделать.
Я о
чень
удивился и
спросил у мамы,
какие такие
возможности
у меня есть. И мама
сказала,
что она мне покажет
всё только один раз, а
потом я сам
должен буду всё
такое придумывать
для себя.
Ма
ма
показала
мне несколько
книжек, которые
я мог бы
почитать.
Сказала,
что можно нарисовать
стол, стулья
и другие
предметы в
нашей комнате,
а также
портреты папы
и всех моих
друзей. И ещё
трамвай,
грузовик и
наш дом. И тут
уже я
стал подсказывать
маме, что ещё
я мог бы
нарисовать.
Ма
ма
объяснила
мне, что всё,
что я нарисую,
можно вырезать
ножницами.
И показала,
как сложить
бумагу несколько
раз и потом
сделать вырезы,
чтобы получилась
ажурная
бумажная
салфетка.
Ещё
она показала,
как можно подложить
под бумагу
пятак и
простым
карандашом
сверху по
бумаге водить,
чтобы получилась
точная копия
этого пятака. И
она сказала,
что можно этот пятак потом
вырезать. А
я добавил,
что можно много-много
таких
пятаков
понаделать
и играть в
магазин.
Когда
мама закончила
мне всёэто рассказывать,
я понял, что
больше
никогда не
скажу ей,
что мне скучно
и что я не знаю,
что мне делать.
А сегодня я
даже удивился,
что мама
спросила меня,
было ли мне чем
заниматься.
И когда я
ответил маме,
что мне было чем
заниматься,
мама сказала,
что дождь
закончился
и я могу выйти
во двор. «Только
по подъездам
не слоняться»,
– сказала
мама.
Я бы
стренько
проглотил
столовую ложку
рыбьего жира,
закусил его кусочком
чёрного хлеба
с солью, надел
куртку и бросился
вниз по лестнице.
И я реши
л,
что сегодня
я слоняться
по подъездам
не буду. Хотя ещё
два часа
тому назад
я положил в
карман
брюк коробок
со спичками.
Просто так,
на всякий
случай.