Фурии

– Мне что, от голода умирать? – перебила ее Робин, закатывая глаза.

– Заткнись, – огрызнулась Алекс, не отрывая глаз от пальцев Грейс, скользивших по строчкам.

– «…видит Бог, представляет собой страшное зло. Другая при ближайшем рассмотрении – не что иное, как высшее проявление философии природы. – Грейс неуверенно посмотрела на нас и продолжила: – Носитель первой всегда старается скрыть свою суть, ибо она неизменно возвращается к нему рикошетом в виде бесчестия и позора, осуществление же второй, как в Античности, так и почти во все иные периоды истории, являло собою источник высокого знания и света просвещения».

– Ну и ботан, – усмехнулась Робин. – Это я о нем, не о тебе.

– В общем, насколько я понимаю, желания Аннабел лежат в области второго, – продолжала Грейс. – Что, по-моему, совсем не трудно, потому что примеры у нас перед глазами.

– Здорово, – сказала Алекс. – Например, мамаша, у нее таких примеров куча. – В дверь позвонили, и она поднялась. – Пиццу принесли. А вы пока выбирайте фильм.

– А может… – усмехнулась Робин.

– Фильм, говорю, выбирайте, – уже от двери бросила через плечо Алекс.

Я немного помолчала, кляня себя за любопытство, за желание угодить, но в конце концов задала-таки вопрос, которого от меня явно ждали:

– А может что?

Робин указала на полки, где, помимо книг, теснились всякого рода безделушки и игрушки.

– А может займемся чем-нибудь по-настоящему забавным.

– Я устала, – сказала Грейс, нервно поглядывая на дверь. – Давайте лучше кино посмотрим.

– Что, страшно?

– Нет, но…

Хлопнула входная дверь, все мы трое вздрогнули; в коридоре застучали шаги, быстрые и решительные.

– Слушай, Робин. – На пороге появилась Алекс. – Ты же обещала не начинать снова все это.

– О чем вы? – беспомощно спросила я.

– Она… – Алекс вздохнула.

– Она?! – с притворным возмущением повторила Робин. В глазах ее вспыхнул огонек, она подмигнула мне, как бы приглашая принять участие в игре.

– В прошлый раз, когда Робин была здесь, она всю ночь доставала нас, уговаривая разыграть какой-нибудь ритуал из тех, что описаны в маминых книгах. И сейчас явно не прочь повторить.

Я посмотрела на Алекс, потом перевела взгляд на Робин и Грейс.

– Это… как? Что-то вроде вызова Кровавой Мэри или?..

– Тебе сколько лет, двенадцать? – презрительно фыркнула Робин.

– Вот именно, Кровавая Мэри, точно оно, – подтвердила Алекс. – Дурацкая игра, ребячество.

Робин посмотрела на меня и устало пожала плечами. Я, вроде как подражая ей, закатила глаза, подумав при этом: «А в чем, собственно, дело, откуда такая реакция?» – и молясь про себя, чтобы другие ничего не заметили.

Троица снова заспорила, но уже не так жарко, и скоро успокоилась. Робин и Грейс подошли к застекленному шкафу с видеокассетами (загороженный большой цветной ширмой – шкаф явно был не в духе элегантной обстановки гостиной).

Я немного завидовала тому, как естественно они чувствуют себя в этом доме, как близко они знакомы с его порядками и как воспринимают окружающую роскошь как нечто само собой разумеющееся. Они, словно сестры, щебетали о том, что лучше посмотреть («Вечно ты выбираешь одно и то же». – «Так ведь классный фильм»), и это заставило меня улыбнуться. Я, хоть и стояла поодаль, изобразила улыбку, делавшую меня ближе к общей компании.

Мне было совсем не важно, что они выберут (хотя остановились на двух хаммеровских[10] фильмах ужасов – один про зомби, другой про вампиров, названия ни того, ни другого я не запомнила). После куска пиццы (съела всего один, хотя есть хотелось – но я слышала шуточки Робин про девушку, у которой размер был как минимум на два меньше моего, и боялась, что эта тема может всплыть в любой момент) и еще одного бокала вина меня начало клонить в сон, веки отяжелели, и я погрузилась в мягкие объятия кресла.

Когда, закутанная в свое потрепанное меховое пальто, я проснулась, в доме было тихо и темно, в камине дотлевали последние угли. На мерцающем экране телевизора, во всю ширину, дрожала белая полоса, пульсирующим светом озаряя комнату.

Я заморгала, стряхивая остатки сна, и попыталась понять, где я нахожусь и почему одна. Подошла к шкафу с гербариями, кристаллами и какими-то серебристыми порошками. «Арнольд Холл, 1969» – значилось на серебряной дощечке. Стеклянные флаконы, размером с мой большой палец, пузатые и круглые, соблазняющие своими торчащими пробками. Я взяла один из них. Выцветшая надпись на ярлыке гласила: «Вех Пятнистый (Cicuta Maculata)». Вернула бутылочку на место, взяла другую: «Красавка (Atropa Belladonna)». Мне вспомнилась одна давно забытая шутка. «Робин понравится», – подумала я и быстрым движением сунула бутылочку в карман.

Пол был холодный как лед и жесткий. Я вышла из комнаты, пустой и безжизненной, и мягкий ковер в коридоре казался по контрасту истинным облегчением.

– Эй, есть тут кто? – неуверенно бросила я в темноту. В дверях в конце коридора показалась Робин. Она подозвала меня кивком, и, потирая слипшиеся после сна глаза, я подошла к ней.