G.O.G.R. (СИ)

Гопников приплёлся в жилую часть, с трудом отыскал комнату, которую русские ему отвели, и свалился на не разобранную кровать, не разуваясь и не раздеваясь. Заснул Гопников сразу — такая ужасная усталость на него навалилась. Сон был тяжёлым — Гопников видел себя в немецком плену, в котором никогда не бывал. Видел, как сидит он в такой же лаборатории, какая была у Генриха Артеррана, в такой же клетке, где сидел подопытный Тарзан. Стены вокруг него были изукрашены уродливыми чёрными крестами и забрызганы кровавыми потёками. На полу клетки рядом с Гопниковым лежали чьи-то кости и череп. Гопников сделал шаг в сторону, чтобы не наступить на этот череп, он слышал, как откуда-то, непонятно откуда, доносятся леденящие кровь вопли, искажённые жуткой болью и предельным ужасом. По спине Гопникова побежали липкие мурашки, он не понимал, что ему всё это снится — для него всё, что он слышал и видел, было реальностью. В глубине того помещения, где стояла его клетка, различалась тяжёлая металлическая дверь с громадной ржавой ручкой. Из-за этой двери раздался скрежет, какой-то топот, голоса. А потом — дверь тяжело и шумно отъехала в сторону, и из-за неё показались два тяжеловесных незнакомца. Оба были засунуты в мешковатые хламиды непонятного цвета и несли носилки, накрытые заляпанной простынёй. Под простынёй угадывались очертания исхудалого человеческого тела, а из-под её обтрёпанного краешка выглядывала тощая посиневшая рука со скрюченными пальцами. Гопников почувствовал, как за горло хватает тошнота и тело наполняется ледяным ужасом. Он отвернулся к стенке, а эти двое бессловесно прошли мимо него и унесли носилки куда-то в неизвестное пространство. Голоса не стихали. Сначала они бормотали что-то невнятное: «Вар-вар-вар…». Но потом — болтовня приобрела оттенок немецкой речи. Гопников слышал немецкую речь только в кино, и немецкий язык практически не знал. Он не понимал, что говорили голоса, а интуитивно чувствовал, что говорят о нём. Вскоре страшная дверь снова отворилась, выплюнув противный низкий скрип. Гопников увидел троих людей в белых халатах, и с каменными лицами античных статуй. Они надвинулись на него, и в руке одного из них сверкнул многоразовый шприц. Двоих Гопников не знал: два собирательных, безликих образа. Но третий — со шприцем — был конкретен и точен. Генрих Артерран — вот, кто вперился в съёжившегося Гопникова плотоядным взглядом каннибала. Гопников попытался отодвинуться вглубь клетки, но не успел: Генрих Артерран выбросил вперёд длинную руку и поймал его за локоть. Гопников рванулся, но рука Артеррана оказалась стальной. У Гопникова не было сил сопротивляться, Генрих Артерран легко подтащил его к себе и собрался вколоть ту зелёную густую массу, что плескалась в его шприце.

Гопников проснулся в холодном поту, со страшной одышкой. Образ Генриха Артеррана почему-то не отполз в небытие вместе со сном, а маячил серым прозрачным призраком, занося страшный шприц. Гопников рывком вскочил и понял, что лежит на полу под кроватью. Призрак Генриха Артеррана постепенно тускнел, и наконец, растворился совсем. Тошнота уходила, голова переставала кружиться. Да, кажется, препарат Артеррана возымел какое-то действие: Гопников пошевелился, но тело, казалось, было уже не его, а чьё-то чужое. Гопников встал на ноги и прошёлся по комнате. Обогнул стул, стол, подошёл к окну и выглянул на улицу. Тихо, темно, безлюдно. Нигде никакого движения, лишь безмолвный прожектор механически освещает асфальтовую дорожку и то нелепое круглое здание, что на «Метеорологической станции № 279» называется «обсерваторией»… Вроде, всё нормально, можно лечь и спать дальше — он просто перенервничал с этим со всем, вот и приснился ему кошмар. Ведь Гопников, всё-таки, не агент никакой, а всего лишь учёный-биохимик…

Гопников отошёл от окна и побрёл назад, в кровать. Спать надо и, как говорят здесь русские — «утро вечера мудренее». Стоп! Гопников вдруг застопорился на месте, так и не добравшись до кровати. Он внезапно понял, что изменилось в нём после того, как он отхлебнул из пробирки Артеррана его адской отравы. Стул, стол, кровать, обои на стене, ковёр, маленький телевизор на прикроватной тумбочке, дверь в коридор — теперь Гопников всё это видел так ясно, словно бы на улице был день и в окно светило яркое солнце. И это притом, что за окном висит ночная мгла, окно занавешено плотной шторой, а свет выключен! Да, будет что рассказать и показать этому прилипчивому Никанору Семёнову…