Читаем GA 5. Фридрих Ницше. Борец против своего времени полностью

Далее в моей статье говорится: «Сделав предположение, что в случае материальных частиц и элементарных сил возможно исчислимое количество комбинаций, мы получаем идею Ницше о «возвращении одного и того же». Не с чем иным, кроме как с обоснованием анти–идеи, извлеченной из воззрений Дюринга, имеем мы дело в случае афоризма 203 (Band XII в издании Кёгеля, и афоризм 22 в публикации Хорнеффера «Nietzsches Lehre von der ewigen Wiederkunft» [Учение Ницше о вечном возвращении]: «Определенной является мера общесилы (All-Kraft){84}, но не «бесконечное»: поостережемся от таких понятийных излишеств! Следовательно, число положений, изменений, комбинаций и ступеней этой энергии хоть и колоссально велико и практически «необъятно», но все же определенно и не бесконечно, т. е. энергия вечно одинакова и вечно активна; до настоящего момента протекла уже бесконечность, т. е. все возможные стадии должны уже были остаться позади. Следовательно, сиюсекундное положение должно быть повторением, как и те, которые оно породило, те, которые возникли из них, и т. д., как вперед, так и назад! Все уже повторялось бессчетное число раз, постольку поскольку общее положение всех сил повторяется вновь…» И чувства, которые испытывает по отношению к такой идее Ницше — в точности противоположные тем, что возникали от них у Дюринга. Для Ницше эта мысль — высшая форма жизнеутверждения. Афоризм 43 (по Хорнефферу; 234 в издании Кёгеля) гласит: «Будущая история: эта мысль будет все больше одерживать вверх, — те же, кто в нее не верит, должны будут в силу самой своей природы в конце концов вымереть! Останется лишь тот, кто почитает свое бытие за способное к вечному повторению; среди таковых, однако, возможно такое состояние, о котором не помышлял ни один утопист!» Можно показать, что многие из идей Ницше возникли тем же самым образом, как идея вечного возвращения. Ницше выдвигал анти–идею к какой-либо уже существующей. Наконец, та же тенденция привела его к его главному труду «Переоценка всех ценностей».

Тогда мне было ясно: Ницше с некоторыми его устремленными к духовному миру мыслями является пленником приро–доцентризма. Поэтому я в резкой форме отклонил мистическую интерпретацию его идеи возвращения. И я согласился с Петером Гастом, который написал в своем издании трудов Ницше: «Учение об исчерпаемости, которое необходимо понимать чисто механистически, т. е. как космическое повторение молекулярных комбинаций». Ницше полагал, что идея возвышенного может быть получена на основе приро–доцентризма. Вот так довелось ему пострадать от собственной эпохи.

И при виде души Ницше в 1896 г. мне открывалось то, как приходилось (взирая на дух) страдать от природоцентризма людям в конце XIX в.



ПРИЛОЖЕНИЕ

«Так называемое» возвращение одного и того же у Ницше.

Продолжение моих возражений на статью Э. Хорнеффера «Защита так называемого «Возвращения одного и того же» у Ницше{85}.


В связи с моим опубликованным в № 6 настоящего журнала опровержением брошюры Эрнста Хорнеффера «Учение Ницше о Вечном Возвращении и его прежние публикации» автор брошюры выставляет следующее требование: «Вся конструкция штейнеровского опровержения бьет мимо цели. Если кто желает меня опровергнуть, ему следует опровергнуть мою реконструкцию наброска или замысла, положенного Кёгелем в основу своей книги». Вообще-то я не думаю, что на меня возложено такое обязательство относительно подкрепления моих выдвинутых против Хорнеффера возражений. Ибо возражения эти относятся не к реконструкции Хорнеффера, но к его неверному истолкованию отдельных афоризмов Ницше. А тому, кто понимает Ницше столь превратно, как Хорнеффер, вообще нет нужды беспокоиться по поводу его реконструкции «Возвращения одного и того же». И если сейчас я все же обращаюсь к этой реконструкции отдельных мыслей, это происходит потому, что измышление басен является одним из средств, к которому прибегают в «Архиве Ницше», и мне не представляется желательным, чтобы к многим уже существующим присоединилась еще и басня о том, что я капитулировал перед реконструкцией Хорнеффера.

Тот, кто желает понять идеи Ницше о вечном возвращении всех вещей и понять их связь с напечатанным в 12–м томе собрания сочинений «Наброском» «Возвращения одного и того же», должен быть знаком с источником этих идей. Ибо нет сомнения в том, что статью, которая была задумана в соответствии с этим наброском, необходимо понимать так: что идея возвращения подала к ней повод, а все прочее должно было дополнить эту идею, дабы ее поддержать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950 – 1970-х годов
Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950 – 1970-х годов

Варлам Шаламов прожил долгую жизнь, в которой уместился почти весь ХX век: революция, бурная литературная жизнь двадцатых, годы страданий на Колыме, а после лагеря – оттепель, расцвет «Нового мира» и наступление застоя. Из сотен стихов, эссе, заметок, статей и воспоминаний складывается портрет столетия глазами писателя, создавшего одну из самых страшных книг русской литературы – «Колымские рассказы». Книга Ксении Филимоновой посвящена жизни Шаламова после лагеря, его литературным связям, мыслям о том, как писать «после позора Колымы» и работе над собственным методом, который он называл «новой прозой». Автор рассматривает почти тридцатилетний процесс эстетической эволюции В. Шаламова, стремясь преодолеть стереотипное представление о писателе и по-новому определить его место в литературном процессе 1950-1970‐х годов, активным участником которого он был. Ксения Филимонова – историк литературы, PhD.

Ксения Филимонова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное