Галерея аферистов

Мы не знаем, что именно пронеслось в сознании Воллара, когда он впервые увидел картину Сезанна, но сам он описывает свои ощущения как «coup à l’estomac».[19] Он пережил озарение, иногда нисходящее на тех, кто созерцает совершенно новое, поразительное, чудесное искусство. Если пережившие озарение – торговцы предметами искусства, им тотчас становится ясно, что делать. Вот художник, которого они будут всячески популяризовать, продвигать и эксплуатировать. Выставка Сезанна, устроенная Волларом у себя в галерее, включала либо работы, купленные на распродаже имущества папаши Танги, который скончался в 1894 г., либо те, что он приобрел непосредственно у художника, с которым познакомился в Провансе. Он был неколебимо убежден в том, что Сезанн гениален и что он непременно должен покупать его картины. Следующие десять лет, до самой смерти художника в 1906 г., Воллар владел настоящей монополией на его рисунки и картины. Не только маршан восторгался живописцем, но живописец – маршаном. «Рад слышать, что Вам нравится Воллар, он серьезен и вместе с тем искренен», – писал Сезанн художнику Шарлю Камуану в феврале 1902 г. Если же говорить о Волларе, «Сезанн был величайшей страстью его жизни», – сообщает Гертруда Стайн. В общей сложности более трети работ Сезанна рано или поздно прошли через руки Воллара.

Он также покупал и выставлял произведения Ван Гога. А с Гогеном, переселившимся в Океанию и жившим там едва ли не в нищете, он заключил договор, который давал ему исключительное право продажи, однако был чрезвычайно невыгоден для живописца. «Он выставляет только работы молодых, – одобрительно говорил Писсарро. – Полагаю, именно этого малоизвестного маршана мы так долго ждали, он любит только живопись нашей школы…»

Воллар был холостяк и весьма выигрывал как маршан оттого, что ему не нужно было содержать семью, о чем уже упоминалось выше. Напротив, Дюран-Рюэль, в начале своей карьеры, когда ему приходилось особенно тяжело, остался вдовцом с шестерыми маленькими детьми, которых нужно было кормить и одевать, и потому вынужден был распродать часть своих фондов, причем дешево. Быт его тоже весьма отличался от того, к которому привык Дюран-Рюэль. В подвале на рю Лаффитт Воллар давал знаменитые обеды, угощая гостей цыпленком под соусом карри (рецепт он привез с острова Реюньон). Приглашал он на эти пиршества по большей части художников, чаще всего Сезанна, Ренуара, Дега, Форена и Редона.

В своих «Воспоминаниях» Воллар приводит разговор с одним из потенциальных покупателей:

«– Сколько вы просите за эти три этюда Сезанна?

– Вы хотите купить один, два или все три?

– Один.

– Тридцать тысяч франков, выбирайте.

– А сколько вы просите за два?

– Восемьдесят тысяч.

– Не понимаю. Значит, за все три.

– Вы заплатите сто пятьдесят тысяч франков.

Мой клиент был поражен.

– Все очень просто, – пояснил я. – Если я продам вам одного Сезанна, у меня останутся два. Если продам двух, у меня останется один. Если продам три, у меня не останется ни одного. Понятно?»

Я воспроизвожу этот диалог не без стыда и трепета. Он противоречит всем заповедям коммерции, которым с поистине религиозным рвением обучают сотрудников известных аукционных домов. Цветущие американцы со степенями в области экономики и бихевиористской психологии проводят недельные семинары и тренинги, призванные внушить участникам одно-единственное правило: клиент всегда прав. Не говорите ему, почему это выгодно вам, скажите, почему это выгодно ему. Поясните, почему так отрадно владеть не одним, а тремя произведениями мастера. Как это ни печально, Воллар не причастился подобной мудрости, и, как ни странно (по крайней мере, обремененным учеными степенями цветущим американцам), он тем не менее вполне успешно продавал картины.