Гамбит. Конь без масти

В окружавшем его небытие, облепившим вязкой пеленой сознание, отчетливо слышался запах табачного дыма, смешанного с оружейным порохом. Неповторимую смесь этих ароматов Лиам знал очень хорошо. Изучил ее досконально, до каждой ноты, до каждого глубокого и едва уловимого оттенка. Так пахло от Ричарда, когда тот приходил к нему глубокой ночью. Так пахло в гостиной пентхауса, когда брат возвращался домой с вечерне-ночной «пробежки». Так пахло от самого Лиама, пока не родился Ник, и его мать не заняла место Лиама в группе быстрого реагирования мистера Тотальный Контроль. Все носители этого запаха надевали маски на лица и притворялись, будто бы часом ранее ничего непотребного не происходило, что за их плечами не было притаившихся и сытых бесов, а все они обычные люди, уставшие после долгой работы. Выглядело вполне натурально, если бы не запах, выдававший их с головой: смесь вестников быстрой и стремительной смерти с медленной и постепенной. Лиам чувствовал ее безошибочно, узнавал из тысячи различных ароматов, улавливал каждую молекулу, и знал наверняка – так пахла Смерть. И когда Лиам опять почувствовал знакомые раздражающие обонятельные рецепторы нотки, которые немного подзабыл по прошествии времени, он уже был уверен, что на этот раз Смерть пришла именно за ним.

Складывая в мутной голове воспоминания по кирпичику, Лиам возвращался к последнему моменту ясного сознания, и, отыскав в нем край бытия, опять почувствовал знакомую вонь: порох, табачный дым, за которыми пришли боль и темнота. Долгая полярная ночь, опустившая его веки, поднять которые он был не в силах. Лиам поежился от неприятных воспоминаний и попытался пошевелиться, но все тело пронзила боль, а запах усилился. Теперь это были не отголоски, приносимые сквозняками из далека-далека, а стойкий и отчетливый след ее присутствия. Запах Смерти, которая явилась за ним.

– Тише-тише, – нежный и шелковистый шепот взорвал тишину не хуже самого громкого крика. – Все хорошо, теперь все хорошо, – голос ласкал, обволакивал, поглаживал, но то были ласки ножа, плашмя прислоненного к коже. Холодного, словно заледеневший металл, и смертельно опасного при неумелом обращении. Опасная бритва, делавшая тебя безупречным, если ты с ней на «ты», и мертвым, если так и не успел с ней подружиться.

Страх проснулся на уровне подсознания, настороженность переросла в испуг, а затем в панику. Лиам не понимал, где он, и боялся, что еще ничего не закончилось, что он лежит на тротуаре. Над головой прозвучит новый выстрел, и его вот-вот настигнет вторая пуля. Дергаясь под громкий участившийся механический писк, он все ждал решающего хлопка, но отчего-то неожиданно стало немного спокойнее, и боль отступила. Сердце перестало заходиться от ужаса, и мерзкий писк над ухом стал реже.

– Тебя никто не тронет, – гладил его шепот. – Больше нет, – раздалось совсем рядом с его ухом или прямо в его голове, Лиам так и не разобрал.

За верность тактильных ощущений Лиам не ручался, но ему показалось, что почувствовал чье-то прикосновение к щеке. На лоб легла прохладная ладонь и стряхнула с него приплывшие волосы, а запах смерти стал сильнее. Был настолько густым, что Лиам не мог вздохнуть от такой концентрации боли и страха, забившей нос. Писк над ухом снова стал громче, а за ним снова последовал прилив спокойствия нежданного спокойствия.

– Я буду рядом, если так нужно, – мягкие губы коснулись его лба, шепча в шершавую от соли кожу. – Всегда, – губы прижались к нему, собирая капельки выступившего пота. – Только позови, – кто-то сжал его руку всего на секунду, а затем отпустил.

Мягкие губы исчезли с его лба, сознание постепенно прояснялось, стоило боли и панике уйти с мизансцены осмысленных ощущений. И словно выныривая из глубокого ледяного омута, долго не дыша и не двигаясь, Лиам вдыхает настолько глубоко, насколько позволила отступившая боль. Втянул в себя ненавистный запах, чтобы полностью впитать его и стать с ним единым целом. В носу защипало, под закрытыми веками выступили слезы, грудь сдавило болью, и неприятный писк опять стал чаще. Разомкнув слипшиеся сухие губы, он попытался заговорить, жаль, что голос ему не сразу поддался. Язык не хотел слушаться, хоть в умении им работать Лиам преуспел побольше многих, но произнести простые слова, оказалось выше его сил. И все же Ларссон – есть Ларссон и не успокоится, пока не доведет дело до конца, чего бы ему и окружающим это не стоило. Превозмогая жгучую боль в груди, в голове, в душе он спрашивает:

– Это значит «да»? – медленно и нечленораздельно, но вполне доходчиво и ясно.