Гамбит. Конь без масти

Смерть молчит. Она не хочет забирать его с собой. Хочет оставить в этом мире. Там, где нет запаха пороха, сигареты пахнут намного лучше, вот только сам Лиам в нем чужой. Его не ждут там таким, какой он есть на самом деле. Его истинное «я» туда не вписывается, а настоящим его примет только смерть. Ей плевать на его прелести, коих многим меньше, чем недостатков, да и на сами недостатки ей тоже плевать, по сути. Она знает его «от» и «до». Для нее он открытая и давно прочитанная книга. Местами интересная, местами не очень, но назад в библиотеку она ее так и не вернула, а значит врать и притворяться для нее нет необходимости.

– Да? – повторяет он, поторапливая смерть с ответом.

Он устал. Смертельно устал и больше не хочет ждать от нее ответа хоть минутой дольше. Его молчание и так длилось бесконечно долгие шесть лет, и терять еще хотя бы одну из новых прожитых минут, он не намерен. Смерть ответит ему, чего бы им обоим это не стоило.

– Ты сказала «да»? – хрипит он, сквозь слезы, собравшиеся в уголках глаз, стекающих по вискам горячими дорожками, и впитывающихся в сбившиеся клоки светлых волос.

Если она сейчас не ответит, он умрет из принципа. Просто ей на зло, чтобы насолить. С него станется. И знание, что она это знает, только укрепляет его уверенность в собственном выборе. Единственно верном. Единственно правильном.

– Ты этого хочешь? – смерть имеет наглость усмехаться, играя с ним. Проверяет его решимость, коей больше, чем когда-либо. Сыпать на него мелкими жалящими иглами в нежном шелковом голосе и колоть сомнениями правды. Слишком очевидной, чтобы не быть замеченной, слишком тяжелой, чтобы нести эту ношу в одиночку. Одному ему ее не осилить, благо, что смерть отлично справляется не только за себя, но еще и за того парня.

– Просто ответь, – в пересохшем горле рождается низкий рык, на который непонятно откуда берутся силы. – Скажи это чертово «да»! Скажи! – злится он не на нее, а на себя за потерянное время, жизни, разбитые вдребезги сердца.

– Хорошо, – соглашается смерть и будто делает ему одолжение, унимая его муки, хотя…

Наверное так оно и есть. По крайней мере, это ближе к истине, чем кто-либо может себе представить.

– А теперь спи, – и в голосе больше нет нежности. Приказ, команда, четкая инструкция. Что угодно, кроме теплоты и заботы.

Маленькое представление для него, чтобы Лиам осознал ошибочность сделанного выбора. Сработало бы, если бы не заботливо подоткнутое одеяло и моментально накатившая расслабленность, погрузившая его в сон. Сон, где так тепло, спокойно, а запах дешевых сигарет щекочет ноздри. Сон, где тебя любят и ценят за то, что ты – это ты. Не за деньги отца, не за возможность познакомиться с идеальным братом, не за умение орудовать языком в превосходной степени. Сон, где тебя любят за озорную улыбку, глупые шуточки, нелепые попытки заботы, порой смахивавшие на неудачную попытку нанести вред психическому здоровью. Сон, где нет места материальному, а идеально всегда было рядом с тобой, хоть ты усердно его игнорировал. Больше этой ошибки Лиам не повторит. Теперь он стреляный воробей, даже не фигурально выражаясь. То был прекрасный сон, и Лиам бы предпочел никогда не просыпаться. Ему было лишь немного жаль, что это всего лишь сон.

– Спи, – слышалось где-то на краю сознания вместе с тихими шагами, уносившими с собой запах смерти.

«Подожди», – хотел крикнуть Лиам, но его словно окутало ватным одеялом и погрузило в беспамятство, чтобы вырвать из него ужасной болью сразу во всем теле. Он очнулся с жутким криком, возвращаясь в реальность. Тело затекло от долгого пребывания в одной позе, и, желая сбросить неприятное ощущение, Лиам попытался подняться на постели. Хотел сделать это резко, быстро, стремительно, как делал все и всегда, а вышло никак. Только новый хрип вместо крика, только иглы под кожей, царапающие мышцы от онемения, и одна большая от катетера в вене на левой руке.

– Ах, сука! – проорал он. Точнее ему, казалось, что проорал. По факту выдалось хилое шипение разбитого и политого водой динамика, но сквозь стучавшие в голове молоточки слышалось криком в мегафон посреди тесной пустой комнаты, и еще долго разносилось эхом внутри головы.

– Полегче, боец! – позвал его знакомый голос, стыдя по обыкновению.

В своих безуспешных попытках сесть на постели Лиам только повернулся на бок, придавив трубку с катетером. Его незамедлительно вернули назад, и боль от онемения усилилась, когда поток обезболивающих из передавленной трубки остановился.

– Твою ж… сука… – хрипел Лиам, отплевываясь желчью, подступившей к горлу, и схватил такой вертолет, каких не видывал со времен попоек в колледже.

– Так, речь фильтруй, – Крис был безжалостен. – Твоя мать на подходе, – строго и поучительно, что очень в его духе.

– Оулли, убей меня нахер, я знаю, ты давно об этом мечтаешь! – вперемешку с кашлем и рвотой желчью Лиам выплевывал слова.

– И лишить себя такого зрелища? – с напускным предвкушением в голосе говорил Крис. – Лежи, я все сделаю, – наказал он чересчур активному для пробуждения полупокойнику.