Ган Исландец

— Правда, правда! Я не правъ, графъ Гриффенфельдъ, — господинъ Шумахеръ, хочу я сказать; я долженъ предоставить вамъ гнѣваться, такъ какъ власть на моей стороне.

Шумахеръ молчалъ нѣсколько минутъ.

— Что-то въ вашемъ лицѣ и голосѣ, господинъ губернаторъ, — продолжалъ онъ задумчиво, — напоминаетъ мнѣ человѣка, котораго я когда-то зналъ. Давно это было; одинъ я помню это время моего могущества. Я говорю объ извѣстномъ мекленбуржцѣ Левинѣ Кнудѣ. Знали вы этого сумасброда?

— Зналъ, — отвѣтиль генералъ, не смутившись.

— А! Вы его помните. Я думалъ, что о людяхъ вспоминаютъ только въ несчастіи.

— Не былъ ли онъ капитаномъ королевской гвардіи? — спросилъ губернаторъ.

— Да, простымъ капитаномъ, хотя король очень любилъ его. Но онъ заботился только объ удовольствіяхъ и не имѣлъ и капли честолюбія. Вообще это былъ странный человѣкъ.

Кто въ состояніи понять такую непритязательность въ фаворитѣ.

— Тутъ нѣтъ ничего непонятнаго.

— Я любилъ этого Левина Кнуда, потому что онъ никогда не безпокоилъ меня. Онъ былъ друженъ съ королемъ, какъ съ обыкновеннымъ человѣкомъ, словомъ, любилъ его для своего личнаго удовольствія, а ничуть не для выгодъ.

Генералъ пытался перебить Шумахера; но тотъ упрямо продолжалъ, по духу ли противорѣчія, или же потому, что пробудившіяся въ немъ воспоминанія были дѣйствительно ему пріятны.

— Такъ какъ вы знаете этого капитана Левина, господинъ губернаторъ, вамъ, безъ сомнѣнія, извѣстно, что у него былъ сынъ, умершій еще въ молодости. Но помните ли вы что произошло въ день рожденія этого сына?

— Еще болѣе помню то, что произошло въ день его смерти, — сказалъ генералъ, дрогнувшимъ голосомъ и закрывая глаза рукою.

— Однако, — продолжалъ равнодушно Шумахеръ, — это обстоятельство извѣстно немногимъ и прекрасно рисуетъ вамъ всю причудливость этого Левина. Король пожелалъ быть воспріемникомъ дитяти при крещеніи; представьте себѣ, Левинъ отказался! Мало того, онъ избралъ въ крестные отцы своему сыну стараго нищаго, который шнырялъ у дворцовыхъ воротъ. Никогда не могъ я понять причины такого безумнаго поступка.

— Я могу вамъ объяснить, — сказалъ генералъ. — Избирая покровителя душѣ своего сына, этотъ капитанъ Левинъ полагалъ, безъ сомнѣнія, что у Бога бѣднякъ сильнѣе короля.

Шумахеръ послѣ минутнаго размышленія замѣтилъ:

— Ваша правда.

Губернаторъ пытался было еще разъ завести рѣчь по поводу своего посѣщенія, но Шумахеръ снова перебилъ его.

— Прошу васъ, если вы дѣйствительно знали этого мекленбуржца Левина, позвольте мнѣ поговорить о немъ. Изъ всѣхъ людей, съ которыми мнѣ приходилось имѣть дѣло во время моего могущества, это единственный человѣкъ, о которомъ я вспоминаю безъ отвращенія и омерзенія. Если даже причуды его граничили иной разъ съ сумасбродствомъ, все же немного сыщется людей съ такими благородными качествами.

— Ну, не думаю. Этотъ Левинъ ничѣмъ не отличался отъ прочихъ. Есть много личностей гораздо болѣе достойныхъ.

Шумахеръ скрестилъ руки и поднялъ глаза къ небу.

— Да, таковы они всѣ! Попробуй только похвалить передъ ними человѣка достойнаго, они тотчасъ же примутся его чернить. Они отравляютъ даже удовольствіе справедливой похвалы, къ тому же столь рѣдко представляющееся.

— Если бы вы знали меня, вы не стали бы утверждать, что я стараюсь очернить ген… то есть капитана Левина.

— Полноте, полноте, — продолжалъ узникъ, — вамъ никогда не найти двухъ человѣкъ столь-же правдивыхъ и великодушныхъ какъ этотъ Левинъ Кнудъ. Утверждать же противное значитъ клеветать на него и непомѣрно льстить этому гнусному человѣческому роду!

— Уверяю васъ, — возразилъ губернаторъ, стараясь смягчить гнѣвъ Шумахера, — я не питаю къ Левину Кнуду никакого недоброжелательства…

— Полноте. Какъ бы ни былъ онъ сумасброденъ, людямъ далеко до него. Они лживы, неблагодарны, завистливы, клеветники. Извѣстно ли вамъ, что Левинъ Кнудъ отдавалъ копенгагенскимъ госпиталямъ больше половины своего дохода?..

— Я не зналъ, что вамъ это извѣстно.

— А, вотъ оно что! — вскричалъ старикъ съ торжествующимъ видомъ. — Онъ надѣялся безнаказанно хулить человѣка, полагая, что мнѣ неизвѣстны добрыя дѣла этого бѣднаго Левина!

— Ничуть…

— Ужъ не думаете ли вы, что мнѣ также неизвѣстно, что онъ отдалъ полкъ, назначенный ему королемъ, офицеру, который ранилъ его на дуэли, его, Левина Кнуда, только потому, что, какъ онъ говорилъ, тотъ былъ старше его по службѣ?

— Дѣйствительно, до сихъ поръ я считалъ этотъ поступокъ тайной…

— Скажите пожалуйста, господинъ дронтгеймскій губернаторъ, развѣ отъ того онъ менѣе достоинъ похвалы? Если Левинъ скрывалъ свои добродѣтели, развѣ это даетъ вамъ право отрицать ихъ въ немъ? О! Какъ люди похожи одинъ на другого! Осмѣливаться равнять съ собою благороднаго Левина, Левина, который, не успѣвъ спасти отъ казни солдата, покушавшагося на его жизнь, положилъ пенсію вдовѣ своего убійцы!

— Да кто же не сдѣлалъ бы этого?

Шумахеръ вспыхнулъ.