Ганнибал

— Нет, сэр. Я не считаю психологию наукой. Как и доктор Лектер. — Барни поспешил продолжить, прежде чем респиратор Мэйсона дал тому возможность сделать замечание. — Я только могу повторить то, что он говорил мне: он мог видеть, чем она становится, она была очаровательна, как очарователен бывает котенок, совсем маленький, который затем вырастет большим… станет взрослой, большой кошкой. С которой потом уже не поиграешь. В ней он видел искренность и серьезность такого вот детеныша — так он говорил. У нее имелся целый арсенал оружия — миниатюрного, но постепенно обретающего должные размеры, однако пока все, что она умела делать, это — бороться с такими же детенышами, как она сама. Это его забавляло.

Возможно, что-то вам скажет то, как это между ними начиналось. Поначалу он был с ней учтив, но довольно быстро, хоть и вежливо, от нее отделался… Потом, когда она уходила, другой обитатель отделения швырнул ей в лицо свою сперму. Это обеспокоило доктора Лектера, огорчило. Именно тогда я впервые увидел его расстроенным. Она это тоже заметила и решила воспользоваться ситуацией. Думаю, его восхитила ее выдержка.

— А как он относился к этому другому обитателю — к тому, который швырнул ей в лицо сперму? — спросил доктор Дёмлинг. — Какие-то отношения между ними были?

— Я бы не сказал, — ответил Барни. — Просто доктор Лектер в ту ночь его убил.

— Они находились в отдельных камерах? — спросил Дёмлинг. — Как он это сделал?

— Через три камеры друг от друга, и к тому же на противоположных сторонах коридора, — сказал Барни. — Посреди ночи доктор Лектер какое-то время с ним говорил, а потом велел ему проглотить язык.

— И вот так Клэрис Старлинг и Ганнибал Лектер стали друзьями? — спросил Мэйсон.

— В достаточно официальных рамках, — пояснил Барни. — Они обменивались информацией. Доктор Лектер помог ей понять что-то о серийном убийце, за которым она тогда гонялась, а она расплачивалась за это сведениями о себе лично. Доктор Лектер сказал мне, что с его точки зрения, воля у нее слишком сильная для ее собственного благополучия. «Избыток целеустремленности и рвения» — так он это называл. Он полагал, она может слишком близко подойти к краю пропасти, если сочтет, что ее работа того требует. А еще он однажды сказал, что на ней «лежит проклятье хорошего вкуса». Не знаю, что это значит.

— Доктор Дёмлинг, он что — хочет ее трахнуть, убить или съесть? Как по-вашему? — спросил Мэйсон, полагая, что исчерпал все возможные варианты.

— Вполне возможно и то, и другое, и третье, — ответил доктор Дёмлинг. — Я не хотел бы предсказывать, в каком порядке он станет осуществлять эти действия. Но могу сказать вам следующее: как бы таблоиды — и таблоидный образ мышления — ни романтизировали все это, как бы ни пытались изобразить эти отношения как отношения «Красавицы и Чудовища», его целью здесь является ее деградация, ее страдания, ее смерть. Он дважды откликнулся ей: когда ее оскорбили, швырнув ей в лицо пригоршню спермы, и когда ее рвали на куски газеты, после того, как она застрелила тех пятерых. Он выступает под личиной ментора, учителя, но его возбуждает беда. Когда история Ганнибала Лектера будет наконец написана, а она несомненно будет написана, его поведение охарактеризуют как случай авункулизма Дёмлинга. Чтобы привлечь его, нужно, чтобы Старлинг попала в беду.

Меж бровей на широком тугом лбу Барни появилась глубокая складка.

— Можно мне вставить тут словечко, мистер Верже, раз уж вы меня спрашивали? — Однако в разрешении он не нуждался. — В психушке доктор Лектер откликнулся ей, когда она прекрасно владела собой, стояла там, вытирала малафейку с лица и делала порученное ей дело. В письмах он называет ее воином и подчеркивает, что во время перестрелки она того ребенка спасла. Он восхищается ею, уважает ее отвагу и четкость действий. Он сам говорит, что не собирается здесь появляться. А единственное, что он не способен делать, это лгать.

— Вот вам точный пример того самого таблоидного образа мышления, о котором я упоминал, — сказал Дёмлинг. — Доктор Лектер не способен чувствовать ничего, подобного восхищению или уважению, не питает ни к кому ни теплых чувств, ни привязанности. Это романтическая иллюзия, свидетельствующая о том, как опасно быть малообразованным.

— Доктор Дёмлинг, вы меня, видимо, не помните, да? — спросил Барни. — Я дежурил в Отделении как раз, когда вы пытались поговорить с доктором Лектером. Многие пытались, но именно вы, помнится, ушли из отделения в слезах. Потом он опубликовал в «Американском психиатрическом журнале» рецензию на вашу книгу. Я не удивился бы, если бы вы расплакались из-за этой рецензии.

— Достаточно, Барни, — сказал Мэйсон. — Позаботьтесь, чтобы мне подали ланч.

— Полуиспеченный автодидакт — что может быть хуже? — прокомментировал доктор Дёмлинг, когда Барни вышел из комнаты.

— А вы не говорили мне, что интервьюировали доктора Лектера, доктор, — сказал Мэйсон.

— Он тогда был в кататоническом состоянии, от него ничего нельзя было ожидать.

— И вы из-за этого расплакались?

— Это неправда.