Ганзейцы. Савонарола

Вскоре он превзошёл в живописи самого Верроккьо. На одной картине, которую последний писал для монахов Балломброза, совместно со своим учеником, ангел, нарисованный рукой Леонардо, настолько выделялся из остальных фигур своей неподражаемой красотой, что с тех пор Верроккьо окончательно бросил живопись. Следующей работой Леонардо был рисунок ковра, который был заказан во Фландрии для португальского короля. В то время между Флоренцией, Лиссабоном и Нидерландами существовали самые дружественные отношения, и рисунок ковра долго служил предметом общего восхищения. На картоне было изображено грехопадение; при этом весь ландшафт, с растениями и животными, а равно и древо познания добра и зла, с ветвями и листьями, были так тонко выполнены и с таким совершенством, что можно было одинаково удивляться как искусству художника, так и его необыкновенному терпению. Ещё тогда было всеми признано, что тщательность отделки у Леонардо могла только сравниться с той добросовестностью, с какой он сам изготовлял масляные краски для своих картин.

Причудливость фантазии при подвижном и впечатлительном характере побуждала молодого художника к частой перемене места и была одной из главных причин, заставивших его покинуть Флоренцию. Он менее всего мог предвидеть то значение, какое будет иметь эта случайная поездка для его дальнейшей жизни.

Леонардо чувствовал себя как бы околдованным в уединённом замке Буэнфидардо. Он сознавал, что Мария произвела на него глубокое впечатление и пленила его сердце; но не в нравах того времени было задумываться над подобными явлениями или из-за них считать себя несчастным. Для молодого художника было ясно с первого момента, что ему нечего мечтать о браке с богатой и красивой племянницей Лоренцо Медичи.

Между Марией Пацци и её матерью было такое поразительное сходство, что минутами Леонардо не мог вполне отдать себе отчёта, которая из двух женщин сильнее действовала на его художественную фантазию. Выдающийся ум Бианки, её кротость, сознание собственного достоинства, неотразимая прелесть всей её личности возбуждали в нём род нежной, почтительной дружбы, и он искренно восхищался её характерной и всё ещё прекрасной наружностью. Совсем иное чувство пробуждала в нём девическая красота Марии, но и это чувство скорее походило на поклонение, какое нередко встречалось между тогдашними художниками относительно женщин знатных домов. Это поклонение могло легко перейти у Леонардо в пламенную любовь, если бы он мог допустить мысль о браке с робкой и очаровательной девушкой.

Наконец Леонардо вынужден был вернуться во Флоренцию, но здесь он вскоре начал испытывать мучительное раздвоение в своём сердце. Целыми часами он ходил в каком-то полусне, и нередко за мольбертом черты лица Марии живо рисовались в его воображении. Но это не мешало дальнейшему развитию его таланта и, напротив, давало ему новые силы неуклонно идти по избранному пути, потому что всякий раз, когда он начинал какую-либо работу, у него, прежде всего, появлялся вопрос: заслужит ли он ею одобрение Марии и её матери? Хотя и теперь он по-прежнему даже мысленно не допускал возможности более тесной связи с семьёй Пацци, но в те минуты, когда воображение рисовало ему картины заманчивой будущности, он не мог себе представить большего счастья, как предаваться творчеству и работать на глазах Марии, слышать её суждение, сообщать ей свои планы и говорить с ней обо всём, что наполняло его душу и составляло цель жизни.

Продолжительное пребывание молодого живописца в замке Буэнфидардо так сблизило его с Пьетро, братом Марии, что вскоре между обоими юношами завязалась самая тесная дружба, основанная на общих свойствах их характеров. Оба чувствовали одинаковую потребность в движении и упражнении своей силы и находили удовольствие в фехтовании, прогулках по лесу и полям, в охоте и рыбной ловле. Но всё это имело для них только второстепенное значение, более серьёзные задачи занимали их ум, так как в натуре обоих, при свойственной им беззаботности, таились задатки глубокой нравственной силы.

Пьетро давно чувствовал потребность в иной жизни, хотя он по-прежнему изо дня в день совершал далёкие прогулки с отцом и добросовестно помогал ему в управлении обширными поместьями. Он не мог, подобно Гуильельмо Пацци, довольствоваться заботой о себе и своих близких в ограниченной сфере семейных интересов и различными хозяйственными улучшениями. Душа его стремилась к более широкой, преимущественно общественной деятельности, так что даже в ранней молодости он не мог примириться с узким мировоззрением своего отца, и чем дальше, тем рельефнее становилась эта разница в их взглядах.