Ганзейцы. Савонарола

И он, говоря это, поднялся со своего места и поднял с мольбою руки к небу.

В эту минуту дверь, уже заранее несколько приотворенная, распахнулась настежь, и Реймар бросился в объятия отца!

Произошла сцена неописуемая... И отец, и сын кричали, и смеялись, и плакали одновременно, и обнимались, и называли друг друга нежнейшими именами... Два любящих сердца слились в одном потоке слов, восклицаний, радости и восторга!..

И мир воцарился в старом доме Госвина Стеена, и он засиял светом давно покинувшей его благодати.

XXXV

И порок наказан

Госвин Стеен всё ещё обнимал своего дорогого Реймара левой рукой, всё ещё не мог выпустить его из своих объятий, а правой пожимал протянутые к нему руки тех лиц, которые переступили порог его комнаты вслед за Реймаром. То были — счастливая мать и дочь, старый Даниэль, бюргмейстер Варендорп и старый, добрый Тидеман. Позади всех вошёл и Ганнеке, тоже обнявшись со своим Яном, как Госвин Стеен со своим, возвращённым ему сыном. И у всех на глазах видны были слёзы, а среди общего молчания время от времени слышались и сдерживаемые рыдания... Все понимали, как торжественна и радостна была переживаемая минута.

Когда, наконец, Госвин Стеен почувствовал себя в состоянии говорить, он обратился к Тидеману и сказал:

— Спасибо, старый друг! Этим всем я тебе обязан! Да вознаградит тебя за это Бог!

И оба старика обнялись крепко и радостно. А затем Тидеман сказал сухим, деловым тоном:

— Теперь я просил бы всех вас пожаловать вместе со мною в залу, где нам придётся присутствовать при обручении, если только, конечно, хозяин дома ничего не будет против этого иметь.

— При обручении? — тревожно переспросил Госвин Стеен.

Тидеман кивнул ему в ответ, а затем взял за руки Реймара и Росвинту, которые опустились на колени перед Госвином Стееном и просили благословить их.

Госвин Стеен положил им руки на головы и невольно проговорил:

— Видно, я для того только и обрёл своего сына, чтобы вновь и навсегда его утратить!

— Ничуть не бывало! — заметил весело Тидеман. — Если это вам будет угодно, то мы все станем жить вместе, не разлучаясь. Я учредил в Визби особое отделение своей торговой фирмы, которое при нынешнем повороте политических обстоятельств обещает принести большие выгоды. А потому не лучше ли будет нам соединить наши обе фирмы в одну общую? Тогда мы могли бы и поселиться в Любеке, и...

— И тогда не нужно было бы фирме Госвина Стеена возвращать вам те капиталы, которыми вы ссудили её в трудное время! — заметил Варендорп.

Можно себе представить изумление старого Госвина Стеена при этих словах бюргмейстера! Только тут сообразил он и понял вполне всё дивное благородство своего друга. В сильнейшем волнении он прижал руку Тидемана к своему сердцу и, подняв очи к небу, воскликнул:

— Молю Бога, чтобы Он даровал нам ещё хоть несколько лет невозмутимого счастья, дабы мы ещё раз могли пережить всю прелесть юности в наших детях! И Он, Всеблагий и Милосердый, услышит молитву мою!

— Он услышит и внемлет ей! — добавил Тидеман взволнованным голосом.

А фрау Мехтильда ласково наклонилась к уху своего супруга и шепнула ему:

— Ну, что же! Ведь «жив ещё старый-то Бог». Не так ли?

По странной игре случайностей, которую нередко допускает судьба, в тот самый день, когда эта трогательная сцена происходила в Любеке, в доме Госвина Стеена, иная, страшная, трагическая сцена разыгрывалась на Шонене, близ Фальстербо, в том лесу, который служил убежищем Нильсу.

Всеми оставленный и забытый, от всех вынужденный скрываться, Нильс вдруг, во время одной из своих вечерних прогулок, лицом к лицу столкнулся с Петером Скитте...

Прежний пират, обратившийся благодаря щедрости Реймара в мирного землевладельца, мог, конечно, с полной безопасностью появляться на Шонене. Прослышав о том, что его злейший враг, Нильс, скрывается где-то около Фальстербо, Петер Скитте не вытерпел и отправился выслеживать шпиона. Он не нуждался в тех деньгах, которых так коварно лишил его Нильс, он вовсе и не думал требовать от него обещанной ему награды — он просто не мог совладать с тою жаждою мести, которую питал в душе своей, он не мог примириться с мыслью о том, что Нильс, так ловко его обманувший, остался безнаказанным, что он живёт, существует!