Ганзейцы. Савонарола

Как только Нильс взглянул в лицо Петера Скитте, словно из земли выросшего перед ним, так он прочёл в его глазах свою смерть и гибель и пустился бежать... Скитте — за ним, неотступно, почти по пятам. Так добежали оба врага до края скалы, угрюмо нависшей над морем. Не видя людей, Нильс решился на последнюю, отчаянную борьбу и бросился на Петера Скитте. Они схватились, сплелись руками и ногами, слились в одну неразрывную массу, то изгибаясь, то колеблясь; они падали на землю, катались по ней в судорожных усилиях, напрягаясь и истощая последние силы, хрипя и проклиная друг друга. Так докатились они до края утёса... Ещё одно безнадёжное усилие, ещё один порыв и напряжение — страшный, раздирающий крик, нарушивший вечернюю тишь, раздался и замер!.. Два тела, неразрывно сплетённые судорожно замершими руками и ногами, грузно рухнули с утёса в воду, и несытая морская пучина прикрыла своими волнами влажную могилу двух непримиримых врагов...

Иная, лучшая доля постигла Кнута Торсена. Долгое вынужденное пребывание в обители «серых братьев», тяжкая болезнь, при которой он постоянно был окружён их уходом и нежными заботами, полная тишина и спокойствие, до тех пор недоступные его тревожному, беспокойному духу, — всё это сильно подействовало на ожесточённое, закоренелое сердце датчанина. Он вдруг со страхом стал думать о том, что ему опять придётся выйти из-под мирного крова и вновь окунуться в житейский омут!

Долго боролся он с самим собою и, наконец, пришёл к тому убеждению, что он может ещё найти себе утешение в полном раскаянии и в умиротворении своей совести. Он отказался от своего неправедно нажитого имущества, уплатил свой долг Госвину Стеену, чистосердечно раскаялся во всех своих дурных деяниях и молил настоятеля о том, чтобы он дозволил ему остаться в обители, наложив на него строгий обет. Выдержав тяжёлое испытание, Кнут Торсен был пострижен и со временем заслужил общее уважение братии, как один из усерднейших в среде её.

Само собою разумеется, что Ян вскоре после вышеописанных торжеств, происходивших в Любеке, был объявлен формальным женихом Елисаветы. Он теперь занимал хорошее место, стоял на хорошей дороге, но благоразумные родители всё же решили, что следует молодым людям подождать ещё два-три года, запастись житейской мудростью и поприкопить деньжонок...

Впрочем, и Ян, и Елисавета, и Марика, и Ганнеке отчасти предвкушали своё будущее счастье, присутствуя на великолепной, шумной и радостной свадьбе Реймара и Росвинты, на которую созван был чуть не весь Любек, где за вечерним блестящим пиршеством рекою лилось дорогое старое вино и тяжёлые серебряные кубки звонко чокались при звуках музыки, при общих криках, пожеланиях и поздравлениях.

Пили на этом пиршестве и за молодых, и за старых, пили за дружбу и согласие, пили за славу и процветание могущественного Ганзейского союза!

Да, могущественного в то время и долго ещё сохранявшего свою силу и значение, до того исторического момента, когда открытие Америки и морской путь в Индию совершенно видоизменили все пути и обороты всемирной торговли. Но, и отживши свой век, и распавшись окончательно, и утратив всякое значение, Ганзейский союз оставил по себе глубокий след в истории северноевропейской культуры, в истории общения народов и установления между ними правильных отношений. «Река времён», которая так безжалостно уносит «в пропасть забвения» так много всяких громких имён и дел, не стёрла и до сих пор со скрижалей истории воспоминания о мирной, полезной и плодотворной деятельности Ганзейского союза!

Адольф Глазер

САВОНАРОЛА

Культурноисторический очерк

ГЛАВА I

Заговор Пацци во Флоренции

Покатые холмы, окружающие Флоренцию по обеим сторонам реки Арно, с древнейших времён были покрыты более или менее значительными поселениями. С высоты открывался роскошный вид на богатый цветущий город, перерезанный течением реки, с красивыми изогнутыми мостами, прекрасным куполом собора и высокими башнями дворца Синьория. Кругом, на далёком пространстве, виднелись разбросанные виллы зажиточных людей, из которых одни жили здесь круглый год, а другие проводили только летние месяцы, со своими семьями. Эти мирные жилища представляли резкий контраст с укреплёнными замками, раскинутыми на высоте холмов, где всё указывало, что они были воздвигнуты с целью защиты от внешних врагов. Большая часть этих зданий, принадлежащих дворянству и знатным могущественным фамилиям города, была окружена рвами, над которыми были устроены крепкие подъёмные мосты. В каждом замке содержался более или менее многочисленный отряд вооружённых людей; когда он возвращался из разъезда, то сторож трубил в рог и подъёмный мост опускался; то же делалось и в тех случаях, когда господа возвращались с охоты со своей свитой или кто-либо из господ или гостей выезжал из замка. Высокий нижний этаж этих замков был сооружён из громадных квадратных камней и снабжён небольшими отверстиями, которые служили бойницами, что придавало им вид крепостей.