Garaf

   - Я прикажу их привести сюда, - сказал Ангмар, - и посадить на колья вон в тех углах. Там и там, - палец в чёрной перчатке со странным кольцом указал на углы, и Эйнор невольно посмотрел туда. - Сначала одного, потом другого. А ты, если не хочешь этого, мне расскажешь, зачем Нарак послал тебя на север - встречаться с Тарланком, которого ты так удачно отпустил.

   - Я ничего не скажу, - ответил Эйнор.

   - Тебе всё равно? - Ангмар переложил ноги, устроил руки на длинных резных подлокотниках кресла.

   - Нет, но есть вещи, которые дороже наших жизней. И моей, и их. Намного. Так что убивать их бессмысленно, я буду молчать, даже если твои орки снимут с них кожу на моих глазах.

   - А тебя? - с интересом уточнил Ангмар. - Если я прикажу посадить на кол тебя? А их буду спрашивать?

   - Они ничего не знают всё равно, - усмехнулся Эйнор и допил вино. - Не знают и потому не скажут. Я - знаю... и я не скажу даже если ты велишь зажарить меня на медленном огне.

   При мысли об этом кожа стала липкой от холодного пота. Но Эйнор усмехался и крутил в пальцах бокал.

   - Но, может быть, передумаешь ты сам? - поинтересовался Ангмар. - Пока ещё не поздно? Я ведь могу допросить тебя потом, когда твоя душа будет в моём распоряжении.

   Эйнор опять замолчал ненадолго. И с прорвавшейся тоской сказал:

   - Может быть, хватит говорить? Слова ничего не изменят.

   - Почему бы и не поговорить? - возразил Ангмар. - Здесь, на севере, всего три десятка нуменорцев. Редкостно скучно. Но я не разговариваю, я задаю тебе вопрос, Эйнор. Вопрос: ты будешь говорить? И второй вопрос: ты встанешь под моё знамя? Под моё

. Не Саурона. Если скажешь "да" на второй вопрос - на первый можешь не отвечать.

   Эйнор постучал костяшками пальцев по дереву стола. Провёл ладонью над полированной поверхностью - ладонь отразилась, как в тёмном озере.

   - Кем ты был в Нуменоре? - спросил он в упор. - Ты же видел его. Кем ты был?

   - Нуменором, - Ангмар вдруг улыбнулся. - Восхитительное чувство, юноша. Сейчас этого уже никому из людей не дано - ощущать себя частью такого.

   - Он был красив? - Ангмар наклонил голову. - Ты видел Менельтарму?

   - Да, - голос Ангмара стал тихим и прозрачным, как зимняя дымка.

   - А я нет, - сказал Эйнор и допил вино. - Ты видел и всё-таки предал. А я не видел, но я никогда не предам.

   Ангмар молчал. Он молчал долго. Очень долго. Несколько минут молчал, и Эйнор, смотревший в стол, знал, что Ангмар разглядывает его. Чувствовал, как чувствуют вцепившиеся в горло пальцы. Потом король встал, и Эйнора швырнуло в стену, подняв с кресла - как швыряют надоевшую игрушку злые дети. От удара у рыцаря помутилось в глазах... а когда он смог начать дышать, то увидел, что руки до локтей и ноги до колен поглощены камнем. Словно он расплавился без жара и охватил притиснутого к стене юношу.

   - Не бойся, - сказал Ангмар, стоя возле стола. - Ты не умрёшь ни от голода, ни от жажды, об этом позаботятся. И уморить себя ты не сможешь тоже, и за этим присмотрят. Живи, Эйнор сын Иолфа. Мне не нужны смешные тайны - твои, твоего дурака-князя и даже тайны... Арвелега! - это слово Ангмар будто выплюнул. - В следующий раз я зайду сюда через год-другой, чтобы посмотреть, во что ты превратился... и подробно рассказать и, может быть, показать тебе, как я разделался с Артедайном и Кардоланом. И как прикончил род Элендила. На корню. А потом - потом - если очень попросишь - я тебя убью. Может быть.

   Какое-то время Ангмар с задумчивой полуулыбкой наблюдал, как потерявший-таки самообладание юноша с перекошенным лицом рвётся из каменных тисков - молча, только на лбу и шее под тонкой "благородной" кожей вздулись вены, да лопнула по швам на взбугрившихся мышцами плечах кожаная куртка. ги, к бортам которой мальчишка был привязан за руки и ноги.

   Потом вышел, не оглядываясь - дверь сама открылась перед Ангмаром, а когда захлопнулась - с отчётливым стуком - в комнате погас свет.

   Эйнор остался в полной темноте. В самом её сердце. Он даже слышал его биение - рваное и отчётливое.

   И не сразу сообразил, что это бьётся где-то в горле его собственное сердце.

  

Глава 21 -

в которой Фередир не видит выбора, а Гарав его делает.

   С того самого момента, когда вернулось сознание, Фередир развлекался тем, что поливал бранью на двух языках своих конвоиров, ехавших по сторонам телеги, к бортам которой мальчишка был привязан за руки и ноги. Конвоиров было шестеро. Пятеро вастаков и рыжий холмовик. Верхами.

   Как они попали к стенам Карн Дума - Фередир не помнил. Он косил через плечо на медленно наплывающие стены, башни и здания, громоздящиеся по склонам горных отрогов - и ругался. Неспешно, вдумчиво.