Гардемарины, вперед!

Расстались они в сумерки, Мария пообещала прийти завтра сразу после обеда. Никита рад был остаться один. От счастливых событий тоже устают, кроме того, он хотел привести в порядок мысли, чтобы каждый кирпичик — в свое гнездо. Зачем он приставал с вопросами к Марии и Софье, если и сам знает, какие обвинения ему предъявляют? Колченогий «страж» все это проорал на допросе: убийство купца и еще какая-то дрянь, связанная с его работой в Иностранной коллегии. Опять Германия? Не хочу, не хочу…

— А что хотите, голубь мой? — Гаврила склонился к изголовью, — видно, последние слова Никита произнес вслух.

— Спать хочу! — гаркнул молодой князь. — И если ты, мерзавец, еще раз назовешь меня голубем…

— Нет, нет, Никита Григорьевич. Вы орел. Голубь — птица глупая, — совершенно смешался Гаврила.

— …или орлом! — гневно продолжал Никита, но вдруг рассмеялся. — Не буди меня до обеда. Сны буду смотреть. Авось повезет!

Мария пришла, как и обещала, в три часа.

— Больше никаких вопросов, князь Никита. Я получила страшный нагоняй от Софьи. Все вопросы будете задавать Алексею Ивановичу.

— Ну хорошо! А ответить-то мне можно? Помнится, я так и не ответил вчера на ваш вопрос.

— Забудем об этом. — Губы Марии дрогнули от обиды. — Я вела себя крайне неосмотрительно.

— Милая Мария, осмотрительность вам совсем не к лицу! Я не люблю известную вам особу. Слышите? Встреча с другой, тоже известной вам особой, совершенно излечила меня от этого тяжелого, как недуг, чувства. Я понятно выражаюсь? Почему вы так смотрите на меня, Мария?

Девушка в смущении поднялась с места и начала задергивать штору, приговаривая: «Солнце прямо в глаза… нет солнца — плохо… выглянет — печет невыносимо…»

— Пожалуйста, поправьте мне подушки.

— Сейчас. — Она нагнулась, взяла подушку за уголки, неожиданно для себя зажмурилась. В тот же миг руки Никиты обхватили ее за талию, и она очутилась в его объятиях.

Гаврила открыл дверь и замер, застав эту картину. Влюбленные не заметили его появления. Что испытывал в это мгновение верный камердинер — негодование, радость? На лице его застыла особая, нежная и чуть грустная улыбка, которая возникает у людей, когда они смотрят на влюбленную юность. Но внутренний голос Гаврилы не был столь сентиментален: «Ювелирщик — отец-то! Пустой человек! Кто в камне светскую красоту ищет да еще деньги на этом большие имеет, тот бесу слуга!»

Он вздохнул и осторожно прикрыл дверь.

Вексель

Слуга в дом Черкасских был послан за Марией к шести часам вечера. Луиджи был в восторге, что его умная дочь смогла обзавестись столь значительным знакомством. О том, что в княжеском флигеле находится раненый молодой человек, ювелир даже не подозревал.

Не заходя домой, Мария решила посетить Софью. Девушка была взволнована до крайности, и это волнение не имело названий. Всего не расскажешь подруге, но можно хотя бы контуром обрисовать тот безграничный восторг, который она испытала у постели Никиты.

Мария уже свернула с кленовой аллеи на тропку, ведущую к флигельку Корсаков, как услыхала цокот подков на улице, а затем звук открываемой калитки. «Неужели Алеша вернулся, — подумала она с радостью, — значит мой визит сейчас неуместен. Однако он никогда не приезжает верхами…»

Она вернулась в аллею и столкнулась с молодым человеком в форме поручика. Он пронзительно глянул на Марию бедовыми черными глазами и тут же отвел их вбок. Он вообще был какой-то черный. Брови как два прямых мазка сажей, волосы, а может, парик, тускло-серого в черноту цвета, тщательно выбритые щеки отливали синевой. Костюм на нем был мят и неопрятен, однако сапоги начищены до блеска. Он вежливо поклонился, слегка дотронувшись до эфеса, и шпага подпрыгнула под его рукой, задрав полу короткого, не по форме, плаща. Так с задранной полой, решительно впечатывая каблуки в гравий, он отправился к дому Луиджи.

Мария внимательно проводила его взглядом. Откуда она знает этого человека? Наверное, видела у отца… Мало ли народу в Петербурге желает заказать себе или невестам своим драгоценные уборы? Однако потрепанный вид поручика наводил на мысль, что изделия Луиджи вряд ли сейчас ему по карману.

Мария опять повернула к дому Корсаков, но сразу поняла, что разговаривать сейчас с Софьей ей не хочется. Чем-то смутила ее недавняя встреча, сбила с толку. Она обошла дом, мимо отцветших сиреней и жимолости вышла по тропинке к дальней беседке. Пролетевший над Петербургом шторм учинил здесь большой беспорядок. На лавке и на полу валялись сорванные листья и целые ветки ломких ив, любимые розы ее были поломаны, видно было, что сюда давно никто не приходил.

Она смела листья со скамьи, села, в задумчивости теребя крестик на груди. Со всей уверенностью Мария могла сказать, что не помнит лица посетителя, а ведь такие лица не забываются. Знакомыми были походка, ходит так, словно колени плохо гнутся, и задирающая подол плаща шпага. Помнится, она еще подумала тогда, что посетитель носит шпагу, как рапиру. Но когда это было?