Гардемарины, вперед!

— Есть… — несколько удивился Никита. — А что вас интересует?

— Где он сейчас?

— В Кенигсберге, который захватили наши доблестные войска. Он уехал в армию еще в ноябре.

— Он ничего вам не писал про Нарву?

— Писал, — обрадовался Никита, всегда приятно удовлетворить чужой интерес, если есть возможность. — Он там был проездом и, вообразите, попал на губу.

— За что? — По лицу Екатерины блуждала невинная улыбка, обычный светский разговор.

— Вот этого он не писал. Но я думаю, какая-нибудь пустая провинность, карты или дуэль. Сам Белов редко дерется на дуэлях — из принципа. Но вечно попадает на роль секундантов. — Никита помолчал минуту, желая переменить тему. — Я ответил на все ваши вопросы, ваше высочество. Теперь прошу ответить мне на один вопрос — самый невинный. Уверяю вас, это не пустое любопытство. — Опять небольшая пауза. — Как выглядит мальтийский рыцарь Сакромозо?

Изумлению Екатерины не было предела. Она даже прекратила танец, замерла вдруг на месте, а потом поспешно вывела Никиту из круга танцующих.

— А зачем вам это, князь?

— Ну… я имею право знать, как выглядит человек, по вине которого я провел несколько месяцев в заточении.

— Но это было так давно. — Екатерина была озадачена. — Вы хотите свести с ним счеты? Но он же меньше всего виноват в этой ужасной истории.

— То есть вы не хотите сказать?

— Нет, отчего же… У рыцаря Сакромозо нет особых примет. Он красив, очарователен, он шутник, талант и женский угодник. На нем нет шрамов, он не хромает, у него две руки, и он недурно поет.

Никита понял, что большего он не добьется.

— Вы кого-нибудь ищете, князь? — спросила Екатерина, наблюдая за взглядом Никиты.

— Я не вижу здесь фрейлин ее величества.

— Нет государыни, нет и фрейлин. А позвольте полюбопытствовать, какая из этих очаровательных дев занимает ваши мысли настолько, что вы желаете ее видеть? — Вопрос был задан кокетливым и вместе с тем ревнивым тоном.

— Ах, ваше высочество, это не то, что вы предполагаете. Я опекун одной особы… — он усмехнулся, — с трудным характером. Она невообразимо юна, а потому обидчива. Некоторое время назад я получил от нее письмо, которое показалось мне странным. Вообразите, кто-то рылся в ее вещах. И даже что-то похитили из шкатулки, а потом положили на место. Никогда не слышал, что во дворце бывает воровство.

— Но если украденное положили на место, какое же это воровство? — Екатерина странным, внимательным взглядом окинула своего собеседника. — Как зовут вашу подопечную? — Она словно знала ответ.

— Княжна Мелитриса Репнинская.

В огонь

Вечером после бала в голове Екатерины сложился примерный план — как действовать и как вести себя дальше. Многое было неясно. Но на будущее она пока не заглядывала, сейчас надо было решать насущные, сиюминутные задачи.

Интуиция подсказывала, что главную опасность представлял «манифест». Ясно было, что эти бумаги Бестужев сжег в первую очередь. Манифест о престолонаследии переписывал статский из Коллегии иностранных дел Пуговишников, человек исполнительный, но недалекий. Его надо было сразу предупредить, чтоб не трясся от страха и, еще того хуже, не наделал бы глупостей.

Роль посыльного на этот раз выполняла Владиславова, поскольку Пуговишников был ее зятем, и неурочный визит тещи ни у кого бы не вызвал подозрения. Записка была лаконичной: «Вам нечего бояться, успели все сжечь». Екатерина никогда не говорила Владиславовой о бестужевском манифесте, но, слава богу, умной женщине ничего не надо было объяснять. По возвращении Владиславова выглядела благостно.

— Слезно благодарит вас зятек и в ноги кланяется. Очень он, сердешный, — она перешла на шепот, — крепости боится.

— Ее все боятся, — вздохнула Екатерина.

Вошедшая в комнату Анна уловила только конец фразы, заинтересованно глянула на Владиславову, но ничего не спросила. Анну Екатерина сама вызвала в кабинет. Ей надлежало завтра же с утра пойти в дом к графу Бестужеву и спросить там немца-музыканта. Екатерина объясняла подробно, Анна понимающе кивала. Решили, что первому, кто откроет дверь, Анна скажет, что пришла к Зигфриду Дитмару передать пакет из Мюнхена… или Нюрнберга… или Биберах-ан-дер-Риса, какая разница? Главное, увидеться с музыкантом.

Теперь было уже доподлинно известно, что Бестужева не отвели в крепость, а содержат под домашним арестом. Камердинер Екатерины Шкурин, малый расторопный и преданный, узнал даже имя начальника караула. У Екатерины мелькнула мысль, а не послать ли вместо Анны Шкурина, но после некоторого размышления она вернулась к первому варианту. Уж очень деликатна была миссия девушки. Шкурин мужчина громкий, заметный, да и слуги бестужевские могут знать, чей он камердинер, а Анна молчалива, сдержанна, но всякий, кто увидит ее, захочет перекинуться с ней словцом. Анна должна была наладить постоянную связь с домом Бестужева. Потом, Бог даст, она и с другими арестованными найдет тайный контакт. Тогда удастся корректировать показания на допросах. Надобно, чтобы не было никаких разночтений, чтоб и Ададуров, и Елагин, и, конечно, Бестужев показывали одно и то же по главным вопросам.