Гардемарины, вперед!

Теперь надо было поговорить с мужем. Даже такая безделица, как выход в театр, не могла состояться без его разрешения.

Екатерина направилась в покои Петра Федоровича, но, выйдя в переднюю залу, где обычно пребывали днем ее фрейлины, обнаружила мужа в углу за круглым столом. Он играл в карты с одной из самых некрасивых ее фрейлин — Елизаветой Романовной Воронцовой, племянницей теперешнего канцлера.

Она была отдана ко двору ее высочества в одиннадцать лет. Служба не пошла на пользу этой вечно испуганной, некрасивой и неопытной девочке. Как была необразованна, таковой и осталась, а еще стала груба, пронырлива, лжива, угодлива. Кроме того, переболела оспой, которая оставила на ее сером лице не оспины, а шрамы. Екатерина вначале не замечала фрейлины Воронцовой, потом невзлюбила ее. При дворе нельзя утаивать как любовь, так и неприязнь, и когда Елизавете Романовне предоставился случай отомстить Екатерине за пристрастность, фрейлина этим с удовольствием воспользовалась. Случай при дворе — это фавор. Теперь всяк знал, что девятнадцатилетняя, с тяжелым взглядом и подбородком, плохо сложенная фрейлина Воронцова — фаворитка великого князя.

Любовники сидели над картами, шептались, и им было хорошо. Видимо, великий князь все время выигрывал, потому что настроение у него было преотличное. Злые языки поговаривали, что дядя регулярно снабжал племянницу деньгами на случай обязательного проигрыша. Когда Екатерина увидела два склоненных друг к другу лица, она поняла, что говорить сейчас с великим князем только дело портить. Здесь нужен был посредник.

Она остановилась на обер-гофмаршале своего двора. Александр Иванович явился по вызову тотчас же, выразив готовность исполнить любую просьбу Екатерины. Однако после первой же фразы выяснилось, что понятие «любую» никак не может вписаться в желание Екатерины ехать в русскую комедию.

— Ваше высочество, — заявил он с поклоном, — известно, что их высочество не жалует русскую комедию. Как бы не было неудовольствия…

— Я и не настаиваю, чтобы мой муж ехал в комедию. Главное, чтобы для меня и моих фрейлин были заказаны кареты.

И Екатерина, и Шувалов знали, что главная причина неудовольствия Петра Федоровича и будет состоять в том, что с Екатериной в театр в числе прочих должна будет ехать фрейлина Елизавета Романовна, а великий князь уже, как говорится, нагрел стул, он хотел провести вечер со своей фавориткой.

Была еще одна причина, заставляющая Шувалова не торопиться с исполнением просьбы Екатерины, — он знал, почему она так стремится в театр. Великой княгине давно следовало обратить внимание на странную медлительность Анны Фросс. Пошлешь ее с запиской, всех дел — на полчаса, а она отсутствует полдня и зачастую даже не придумывает причину столь долгого отсутствия.

Анна носила Шувалову далеко не все записки, написанные рукой великой княгини. Девица давно сделала выбор, почитая главной своей госпожой, конечно, Екатерину. Но боязнь разоблачения, а также любовь к украшениям, которыми снабжал ее старый волокита, обязывала ее время от времени снабжать Тайную канцелярию новой корреспонденцией.

— Вне всякого сомнения, ваше высочество, я донесу до их величества ваше пожелание, — Шувалов стал пятиться к двери, — но что из этого выйдет? Вы понимаете? — приговаривал он, а сам мысленно повторял: «Нет, голуба моя, нет, лакомка… Понятовского ты сегодня не получишь!»

Великий князь явился через десять минут. Он был в бешенстве.

— Я знаю, зачем вы все это выдумали! Чтобы нарочно бесить меня! Вам это доставляет особое удовольствие! Вы знаете, что я не переношу этого Сумарокова, я ни слова в этих пьесах не понимаю — все плохо, плоско, немузыкально! И вот… извольте видеть…

Екатерина стояла перед мужем посередине комнаты, скрестив опущенные руки — очень спокойная, сдержанная. Один ее невозмутимый вид должен был доконать великого князя, а она еще позволила себе возражать.

— Я ведь не составляю вам общество, посему думала, что вам совершенно безразлично, буду ли я одна в своей комнате или в своей ложе на спектакле. А что касаемо русских пьес, напрасно вы их не любите. Их любит государыня.

— О, мадам, подлиза… Значит, вы надумали увидеть мою дорогую тетушку. Зачем? — Он вдруг затопал ногами. — Я запрещаю подавать вам карету!

— Что вы кричите, как орел?! Неужели это меня остановит? — Екатерина передернула плечами, Петр не переносил этого брезгливого жеста. — Я пойду пешком.

— С вас станет!

— Не понимаю, ваше высочество, — почти кротко спросила Екатерина, — что вам за удовольствие в том, чтобы заставить меня умирать со скуки здесь в обществе собаки и попугая? Это все мое общество.

Петр набрал воздуха, чтобы выдать очередную ругань, но вдруг словно поперхнулся, молча погрозил жене пальцем и вышел.

Через час, в любимом платье из бело-желтой парчи с золотой диадемой в волосах, Екатерина послала к Шувалову спросить, готовы ли кареты.

Александр Иванович явился немедленно, увидев роскошно прибранную великую княгиню, несколько оробел, посему голос его звучал не слишком уверенно.