Гарри Поттер и двойной капкан

— Это успокаивающее зелье, Поттер, — сказал Снэйп своим обычным бархатным голосом. Если обычно в этом бархате никогда не было и намека на теплоту, когда Снэйп говорил с Гарри, то сейчас мальчику показалось, что профессор Снэйп действительно сочувствует ему. В голосе Снэйпа была теплота. — Выпей, тебе станет лучше.

Снэйп левой рукой взял Гарри за подбородок, и юноша обнаружил, что от рук профессора так же исходит тепло. Снэйп осторожно наклонил кубок, чтобы Гарри смог выпить зелье.

— Нужно выпить все, — сказал все тот же теплый голос Снэйпа, — и тебе нужно лечь и постараться поспать.

Гарри допил зелье; с помощью Мастера Зелий Гарри поднялся из-за стола и пошел туда, куда его повели. Он плохо понимал, что вокруг него происходит.

Он не хотел больше ни о чем думать; он хотел лечь и не проснуться. Боль от потери Сириуса теперь возвращалась с новой силой, и Гарри не знал, как ему эту боль заглушить. Сильные руки Снэйпа уложили его на кровать. Он лег и тут же уснул.

Глава 5. Завещание

Гарри проснулся от ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Он открыл глаза; очки с него сняли — все было как в тумане. Но сквозь этот туман Гарри смог различить черты лица старого человека в очках-половинках, за которыми были ясные голубые глаза. Меньше всего Гарри сейчас хотел видеть это лицо — он был зол на Дамблдора. Гарри понимал, что директор переживает за его состояние, но это не смягчило юношу — столько потерь не могли не сыграть свою роль в его психике. Гарри смотрел на расплывчатое лицо директора — тот смотрел прямо в глаза ученику; из глаз Дамблдора текли слезы.

— Гарри, — обратился он к юноше, — как ты себя чувствуешь?

Еще меньше Гарри хотел сейчас обсуждать с Дамблдором смерть Дурслей. Но, поняв, что у него нет выбора, ответил:

— Мое тело в пригодном состоянии, профессор.

Дамблдор пропустил колкость мимо ушей и повторил вопрос:

— А как твое душевное состояние? Тебя успокоило зелье профессора Снэйпа, Гарри?

Гарри посмотрел в голубые глаза директора с бесцветным голосом и ответил:

— Боюсь, что моя душа умерла, профессор. Я ничего не чувствую, кроме боли.

Дамблдор тяжело вздохнул, встал с кровати и начал ходить по комнате.

— Я знаю, Гарри, что мои слова не станут облегчением для твоей боли, — печально-тихим голосом заговорил профессор. — Я помню, как ты кричал мне, что не хочешь больше быть самим собой, что вообще не хочешь быть человеком после того, как погиб Сириус. Сейчас ты страдаешь так много, что я с удовольствием принял бы всю или, хотя бы, часть твоей боли на себя, Гарри. Но это невозможно.

Гарри взял с тумбочки очки, надел их и теперь уже сидел на кровати. Ему действительно не станет легче от слов Дамблдора, поэтому он едва слушал.

— Но ты помнишь, как я сказал тебе, что твоя самая большая сила — твое сердце? — продолжал директор, расхаживая по комнате. — Я готов повторить тебе те же слова еще раз, Гарри.

— Когда я пытался спасти Сириуса, в моем сердце была не боль, профессор, — безразличным голосом ответил Гарри.

— Да, Гарри, твое сердце тогда было полно любви к крестному отцу. И я повторяю, что твоя самая большая сила, Гарри, это любовь.

Дамблдор снова присел на кровать возле Гарри и смотрел на него своими голубыми глазами; в них все так же были остатки слез.

— Может быть, когда-нибудь ты сможешь понять меня, Гарри, — продолжил маг, — понять и простить, если я был перед тобой виноват. Я знаю, что тебе сейчас очень больно; больно вдвойне, если не больше. Ты еще не смирился со смертью Сириуса, и снова потеря. Конечно, ты не любил Дурслей как родителей или как семью, но их смерть только умножила твою боль от потери крестного. Я не могу выразить словами свое сочувствие, Гарри. Поверь, что я страдал вместе с каждой твоей утратой.

Гарри слушал слова этого мудрого, без сомнений человека, и не мог с ним не согласиться. Да, Дурсли не были ему настоящей семьей, но ему было их жаль. Гарри решил, что может рассказать директору.

— Вы знаете, профессор, — начал он, — утром за завтраком Дадли рассказал мне о том, что он чувствовал, когда на нас напали Дементоры прошлым летом. Вы помните, профессор?

— Конечно, Гарри, я помню, — ответил Дамблдор спокойным голосом. — И что же это были за переживания?

— Он сказал, что видел, будто я убил его родителей, а он теперь моя прислуга, — все тем же бесцветным голосом продолжил Гарри, как будто он рассказывал Дамблдору свой сон, а не говорил о кузене, которого уже нет в живых. — Мне тогда показалось это смешным, когда я сравнил его худшие переживания с тем, что испытывал сам.

— Ты рассказал им о своих воспоминаниях, Гарри? — предвосхитил дальнейшие слова Гарри Дамблдор.

— Да. Я рассказал им о том, что слышал голоса своих родителей перед тем, как их убил Волдеморт.

— Они тебе поверили, Гарри?

— Тетя Петуния пришла ко мне в комнату и…

Гарри рассказал Дамблдору их разговор с тетей Петунией в то утро. Дамблдор, казалось, все это знал, потому что рассказ Гарри его не удивил.