Гарри Поттер и философский камень

Вечер за вечером они проводили над домашними заданиями, которые всё увеличивались. Гермиона начала составлять расписания самостоятельных занятий для Гарри и Рона. Это здорово действовало им на нервы.

Наконец, однажды утром, за завтраком, Ядвига принесла Гарри записку от Хагрида. В ней было всего одно слово: «Вылупляется».

Гарри решил, что травоведение можно спокойно пропустить, и собрался сразу же бежать к избушке. Гермиона ничего подобного и слушать не желала.

— Гермиона, ну подумай, сколько раз в жизни нам перепадёт увидеть, как вылупляются драконы?

— У нас сейчас урок, нам всем влетит, но даже это всё ерунда по сравнению с тем, в каком положении окажется Хагрид, если кто-нибудь узнает, что он затеял…

— Тише ты! — прошептал Гарри.

Малфой проходил мимо в нескольких шагах от них и остановился так резко, что не было никакого сомнения — он подслушивал. Что именно ему удалось услышать, Гарри не знал, но выражение на лице Малфоя ему очень не понравилось.

Рон продолжал препираться с Гермионой, пока они не пришли на травоведение, и Гермиона в конце концов согласилась сбегать с ними к Хагриду на первой перемене. Когда из замка донёсся колокольчик, возвестивший конец урока, вся троица немедленно бросила лопатки и понеслась через весь двор на опушку леса. Хагрид встречал их у дверей, раскрасневшийся и взволнованный.

— Уже почти вылез.

Он быстро втолкнул их внутрь.

Яйцо лежало на столе, покрытое глубокими трещинами. Внутри что-то шевелилось, и оттуда доносилось странное щёлканье.

Они пододвинули к столу табуретки и смотрели, затаив дыхание.

Внезапно раздался громкий скрип, и яйцо распалось надвое. Дракончик вывалился из него на стол. Красивым его назвать было сложно; Гарри он больше всего напомнил помятый чёрный зонтик. Кожистые крылья его, покрытые шипами, казались слишком большими для тощего костлявого тельца цвета воронёной стали. У него было длинное рыльце с широко посаженными ноздрями, крохотные выпуклости на голове, там, где должны были вырасти рожки, и оранжево-жёлтые, навыкате, глаза.

Он чихнул; из ноздрей при этом вылетело несколько искр.

— Ну что за прелесть! — промурлыкал Хагрид. Он потянулся, чтобы погладить дракончика по голове. Тот ловко обернулся и щёлкнул острыми зубками, намереваясь цапнуть его за руку.

— Ах ты, радость моя, мамочку признал! — умилился Хагрид.

— Хагрид, — сказала Гермиона, — скажи, пожалуйста, насколько быстро они растут, эти норвежские гребнеспины?

Хагрид открыл было рот, но вдруг остановился и сильно побледнел, потом вскочил и подбежал к окну.

— В чём дело?

— Кто-то сквозь щёлку в занавеске подглядывал… Мальчишка какой-то… Вон, дует обратно к школе.

Гарри бросился к двери и выглянул наружу. Несмотря на большое расстояние, ошибки тут быть не могло.

Малфой видел дракона.

Всю следующую неделю Малфой носил на губах ехидную усмешку; Гарри, Рона и Гермиону она вгоняла в тоску. Большую часть свободного времени они проводили в хижине Хагрида, в которой теперь царил полумрак, и пытались его увещевать.

— А ты его просто выпусти, — упрашивал Гарри. — Отпусти на свободу.

— Да как я могу, — отбивался Хагрид. — Он ещё маленький. Помрёт, того гляди.

Они поглядели на дракончика. Он всего за неделю вытянулся в длину по меньшей мере втрое. Из ноздрей его всё время курился едкий дым, завиваясь кольцами. Хагрид совсем забросил свои егерские обязанности — дракон отнимал у него слишком много сил. Весь пол был усеян куриными перьями и пустыми бутылками из-под коньяка.

— Я его решил назвать Норбертом, — объявил Хагрид, глядя на дракона, и глаза у него блаженно затуманились. — Он меня уже знает. Глядите-ка. Норберт! Но-орберт! Ну-ка, где наша мамочка?

— Всё. Крыша поехала, — пробормотал Рон Гарри на ухо.

— Хагрид, — громко сказал Гарри. — Ещё пара недель, и Норберт будет размером с твой домик. А Малфой может наябедничать Дамблдору в любой момент.

Хагрид закусил губу.

— Я… Вы не думайте, я понимаю, что держать его очень долго у меня, может, и не выйдет. Ну, не могу же я его просто бросить. Не могу, и всё!

Гарри вдруг повернулся к Рону.

— Чарли, — сказал он.

— Ты что, тоже не в себе? — спросил Рон. — Меня зовут Рон. Помнишь такого?

— Да нет, Чарли — твой брат Чарли. В Румынии. Драконов изучает. Мы можем отправить Норберта к нему. Чарли его вырастит, а потом отпустит!

— Гениально! — сказал Рон. — Хагрид, а ты как думаешь?

После долгих уговоров Хагрид согласился, что сову, так и быть, послать к Чарли всё-таки можно — на всякий случай, потому что спросить никогда не мешает.

Следующая неделя тянулась чрезвычайно медленно. В среду вечером Гарри и Гермиона сидели в общей комнате в одиночестве — все уже давно разошлись по палатам. Часы на стене пробили полночь, и дыра за портретом наконец-то распахнулась. Из воздуха возник Рон, стаскивающий с себя накидку-невидимку. Он весь вечер провёл в избушке у Хагрида, помогая ему кормить Норберта. Норберт теперь жрал дохлых крыс — бочонками.