Гарри Поттер и философский камень

— Отвратительно, — продолжала профессор Макгонагелл. — Четверо учеников в одну ночь! Ничего подобного мне и слышать не приходилось! Вы, мисс Грейнджер — я всегда считала, что у вас-то хватает здравого смысла. А что касается вас, Поттер — мне казалось, что честь Грифиндора для вас кое-что значит. Вы все трое будете наказаны. Да, включая и вас, Лонгботтом — что бы там ни было, это не даёт вам права бродить ночью по школе, это чрезвычайно опасно, особенно в последнее время. Грифиндору будет начислено пятьдесят штрафных очков.

— Пятьдесят?! — задохнулся Гарри. Но они же потеряют то преимущество, которое он выиграл в квиддич!

— Пятьдесят за каждого из вас, — сказала профессор Макгонагелл, тяжело сопя своим длинным острым носом.

— Профессор… ну пожалуйста…

— Вы не можете…

— Попрошу не указывать мне, что я могу и чего не могу, Поттер. Отправляйтесь в постель. Никогда ещё мне не было так стыдно за учеников Грифиндора.

Они потеряли сто пятьдесят очков. Грифиндор таким образом оказывался на последнем месте. В одну ночь они лишили свой колледж всякой надежды завоевать кубок школы. У Гарри было такое ощущение, будто сердце его провалилось в желудок, да там и осталось. Как же им теперь быть?

Он всю ночь не сомкнул глаз. Рядом с ним Невиль всхлипывал в подушку — не переставая, часами. Ничего утешительного Гарри ему сказать не мог. Он знал, что Невиль, как и он сам, боялся прихода утра. Что будет, когда все остальные Грифиндоры узнают, что они натворили?

Сперва ученики Грифиндора, проходившие мимо огромных песочных часов, отмечавших положение колледжей, думали, что произошла какая-то ошибка. Как иначе было объяснить, у них вдруг оказалось на сто пятьдесят очков меньше, чем накануне? Потом, медленно, но верно, начался шёпот, пошли слухи: Гарри Поттер, знаменитый Гарри Поттер, герой двух квиддичных матчей — это он стоил им их места в общем зачёте, он и ещё парочка безмозглых первоклашек.

Из самого известного и уважаемого ученика в школе Гарри очень быстро превратился в самого презираемого. Даже Равенкло и Хафлпафы на него обозлились — всем давно хотелось, чтобы Слизерин наконец проиграл. Где бы Гарри ни появлялся, повсюду на него показывали пальцами и ругали его в полный голос, не стесняясь. Слизерины, напротив, взяли привычку хлопать и свистеть, когда он проходил мимо, и кричали ему в спину: «Эй, Поттер! Спасибо! Мы у тебя в долгу!»

Один лишь Рон от него не отвернулся.

— Дай им пару недель, и всё забудется. Фред и Джордж — они знаешь сколько очков напроигрывали за это время, а с ними всё равно все водятся.

— Ну да, — сказал Гарри, чувствуя себя очень несчастным. — Сто пятьдесят очков одним махом они, небось, никогда не теряли.

— М-м-м… нет, — признался Рон.

Заглаживать ошибку было уже поздно, но Гарри тем не менее дал самому себе обещание никогда больше не впутываться в то, что его не касается. Хватит с него секретов, тайных ходов и тому подобного. Ему было так стыдно, что он даже пошёл к Вуду и сказал, что он хочет отказаться от своего места в сборной.

— Отказаться? — прогремел в ответ Вуд. — Кому от этого легче будет? Если мы и в квиддич не сможем побеждать — как мы тогда будем очки обратно отыгрывать?

Но даже квиддич не приносил Гарри прежней радости. Никто из команды с ним во время тренировок не разговаривал, а если кому-то и надо было к нему обратиться, то называли его не иначе, как «искатель».

Гермиона и Невиль тоже страдали. Им приходилось не так туго, потому что они не были настолько известными, но с ними тоже никто теперь не говорил. Гермиона даже перестала постоянно привлекать к себе внимание на уроках; она сидела, опустив голову, и молча работала.

Гарри почти радовался, что до экзаменов оставалось недолго. Занятия и домашняя работа отвлекали его от мыслей о своих неприятностях. Он, Рон и Гермиона держались вместе, подальше от остальных, и засиживались допоздна, пытаясь запомнить рецепты сложных зелий, выучить наизусть заклинания и наговоры, зазубрить даты магических открытий и восстаний гоблинов…

Однако за неделю перед началом сессии решимость Гарри не вмешиваться не в свои дела внезапно подверглась серьёзному испытанию. Однажды после обеда он шёл один из библиотеки, и вдруг услышал чьё-то жалобное нытьё в кабинете, мимо которого он собирался пройти. Подойдя ближе, он узнал голос Квиррела:

— Нет… Нет… Умоляю, не надо больше…

Похоже было, что ему кто-то угрожал. Гарри придвинулся ещё ближе.

— Ну ладно… ладно… — всхлипывал Квиррел.

В следующее мгновение он вылетел из кабинета, на ходу поправляя свой тюрбан. Он был очень бледен и чуть не плакал. Квиррел быстро скрылся из виду; Гарри был уверен, что он его не заметил. Он подождал, пока шаги Квиррела затихли в отдалении, и заглянул в кабинет. В нём было пусто, но дверь в противоположной стене была распахнута. Только пройдя половину пути к ней, Гарри вспомнил про своё обещание не совать свой нос куда не нужно.