Гарри Поттер и Философский камень (редакция giftman)

Профессор Макгонаголл достала кружевной платочек и промокнула глаза под очками. Дамблдор громко шмыгнул носом, вытащил из кармана золотые часы и сверился с ними. То были очень странные часы: двенадцать стрелок и никаких цифр на циферблате; вместо цифр по кругу двигались маленькие планеты. Тем не менее Дамблдору они, видимо, говорили о многом, потому что вскоре он убрал часы в карман и промолвил:

– Хагрид запаздывает. Это ведь он вам сказал, что я буду здесь?

– Да, – ответила профессор Макгонаголл, – и, я думаю, вы вряд ли объясните, почему именно здесь?

– Я собираюсь отдать Гарри его дяде и тёте. Других родственников у него не осталось.

– Что? Людям из этого дома? – вскричала профессор Макгонаголл, вскакивая с ограды и тыча пальцем в дом № 4. – Дамблдор, как же можно! Я наблюдала за ними весь день… Они – полная наша противоположность. А их сын!.. Видели бы вы, как он орал и пинал мать ногами на улице – конфет требовал! И чтобы Гарри Поттер жил с ними?..

– Здесь ему будет лучше всего, – твёрдо сказал Дамблдор. – Его дядя и тётя всё ему объяснят, когда он немного подрастёт. Я написал им письмо.

– Письмо? – слабым голосом переспросила профессор Макгонаголл, вновь опускаясь на ограду. – Дамблдор, вы и правда полагаете, что всё это можно растолковать в письме? Таким людям его никогда не понять! Он будет знаменит – станет легендой – не удивлюсь, если в будущем сегодняшний день назовут Днем Гарри Поттера, – о нём напишут книги – его имя будет известно каждому ребёнку!

– Именно. – Дамблдор серьёзно поглядел на неё поверх очков. – И это любому вскружит голову. Ещё ходить не умеешь, а уже знаменитость! Причём из-за того, о чём сам не помнишь! Разве вы не понимаете, насколько лучше, если он вырастет вдали от шумихи и узнает правду, лишь когда сможет сам во всём разобраться?

Профессор Макгонаголл хотела возразить, но передумала. Сглотнув, она сказала:

– Да-да, конечно, вы правы. Но как мальчик попадёт сюда?

Она подозрительно оглядела плащ Дамблдора: не скрывается ли в складках ребёнок?

– Хагрид привезёт.

– 

Полагаете, это… разумно – доверять столь важное дело Хагриду?

– Я бы доверил ему свою жизнь, – ответил Дамблдор.

– Нет, он, конечно, человек добрый, хороший, – неохотно пояснила профессор Макгонаголл, – но, согласитесь, уж очень безалаберный. И его всегда так и тянет… Это ещё что такое?

Низкий рокот взорвал тишину улицы. Дамблдор и профессор Макгонаголл заозирались, не понимая, откуда он приближается, и ожидая увидеть свет фар. Скоро рокот сделался оглушителен; они подняли головы к небу – и прямо оттуда на дорогу свалился огромный мотоцикл.

Мотоцикл был огромен, но казался крошечным под своим седоком, человеком раза в два выше и по крайней мере раз в пять толще обычного. Он был как-то непозволительно громаден и казался диким – кустистые чёрные лохмы и косматая борода, под которыми почти не видно лица, лапищи размером с крышку мусорного бака, ноги в кожаных сапогах, похожие на дельфинят-подростков. В громадных мускулистых руках гигант держал свёрток из одеял.

– Хагрид, – с облегчением сказал Дамблдор. – Наконец-то. Где ты взял мотоцикл?

– Позаимствовал, профессор Дамблдор, сэр, – ответил гигант, осторожно слезая с седла. – У юного Сириуса Блэка.

– По дороге никаких неприятностей?

– Нет, сэр. Дом раздолбало, но мальца удалось вытащить, пока муглы не понабежали. Он уснул над Бристолем.

Дамблдор и профессор Макгонаголл склонились над свёртком. Внутри, еле видимый, спал младенец. Под угольно-чёрной чёлкой на лбу виднелся порез необычной формы – совсем как зигзаг молнии.

– Значит сюда… – прошептала профессор Макгонаголл.

– Да, – отозвался Дамблдор. – Шрам останется на всю жизнь.

– 

А нельзя что-нибудь с этим сделать, Дамблдор?

– Даже если б и можно, я бы не стал. Шрамы бывают полезны. У меня, например, шрам над левым коленом – в точности схема лондонской подземки… Что же, давай ребёнка сюда, Хагрид. Дело есть дело.

Дамблдор взял Гарри на руки и повернулся к дому Дурслеев.

– А можно… можно с ним попрощаться, сэр? – попросил Хагрид. Он склонил большую лохматую голову над Гарри и поцеловал малыша. Поцелуй, вероятно, был очень колкий. После этого Хагрид вдруг завыл раненым псом.

– Ш-ш-ш! – зашипела профессор Макгонаголл. – Разбудишь муглов!

– И-и-извиняюсь, – всхлипнул Хагрид. Он извлёк откуда-то громадный крапчатый носовой платок и спрятал в нём физиономию. – Но я не могу-у-у! Лили с Джеймсом померли… А малыша Гарри отправляют к муглам…

– Да, да, это очень грустно, но ты уж возьми себя в руки, Хагрид, не то нас заметят, – зашептала профессор Макгонаголл, осторожно похлопывая Хагрида по руке.

Дамблдор меж тем перешагнул низенькую садовую ограду и направился к двери. Аккуратно положил Гарри на порог, достал из-под плаща письмо, сунул его в одеяльце и вернулся к своим. С минуту все молча глядели на крошечный свёрток. Плечи Хагрида вздрагивали, профессор Макгонаголл отчаянно моргала, а свет, обычно струившийся из глаз Дамблдора, как будто потух.

– Что ж, – сказал наконец Дамблдор. – Вот и всё. Здесь нам больше делать нечего. Идёмте праздновать?