Гарри Поттер и кубок огня

– Верно подмечено, – кивнул профессор Думбльдор. – Или вот мой братец Аберфорс. Его привлекли за применение неподобающих заклятий против козы. Об этом было во всех газетах. Но разве Аберфорс стал прятаться? Нет, он ходил с гордо поднятой головой и занимался своими делами! Правда, я не уверен, что он умеет читать, – возможно, это была вовсе не храбрость…

– Возвращайся и учи нас дальше, – тихо попросила Гермиона, – пожалуйста, возвращайся, мы без тебя скучаем.

Огрид громко сглотнул. Слезы безудержно лились по его щекам и пропадали в бороде. Думбльдор поднялся.

– Я отказываюсь принимать твою отставку, Огрид, и рассчитываю в понедельник увидеть тебя на рабочем месте, – объявил он. – Жду тебя к завтраку в Большом зале в восемь тридцать. И никаких отговорок. Желаю всем доброго дня.

Думбльдор, остановившись на секундочку почесать Клыка за ухом, вышел. Едва за ним закрылась дверь, Огрид уткнулся в огромные ладони – каждая размером с крышку мусорного бака – и разразился рыданиями. Гермиона похлопывала его по руке, пока он не поднял голову – глаза были очень красные – и не сказал:

– Великий человек, Думбльдор… великий человек…

– Эт-точно, – подтвердил Рон. – Можно мне пирожное, а, Огрид?

– Угощайся, – кивнул Огрид, утирая слезы. – Он, яс’дело, прав… да вы все правы… я себя как дурак повел… папаше б за меня стыдно было… – По лицу снова покатились слезы, но Огрид ожесточенно их отер и сказал: – А я вам фотку моего старика не показывал, нет?.. Сейчас…

Он встал, подошел к буфету и достал из ящика фотографию дядьки-коротышки – такие же глаза-жуки, вокруг глаз морщинки. Сидя на плече у сына, коротышка весело улыбался. Они снялись перед яблоней – судя по ней, Огрид был не ниже семи-восьми футов, но лицо юное, круглое, гладкое, безбородое – мальчик никак не старше одиннадцати.

– Это я только-только в «Хогварц» поступил, – заплаканным голосом пояснил Огрид. – Папаша был на седьмом небе… боялся, а вдруг я не колдун, ну, из-за мамы, понимаете… ладно, не важно. Яс’дело, с магией у меня всегда было не так чтобы очень… Хорошо хоть, он не дожил до того, как меня турнули. Помер, когда я во второй класс пошел… Как папаши не стало, за мной Думбльдор приглядывал. Работу вот мне дал… вера у него в людей есть, вот как. Не боится дать еще один шанс… не как другие директора. Кого хошь примет в «Хогварц», ежели только у них талант имеется. Понимает, что человек может быть правильный, даже если семья у него не того… не очень-то уважаемая. А некоторые не понимают. Некоторые так и будут к тебе… с камнем за пазухой. А некоторые вообще прикидываются, будто у них широкая кость, – нет, чтоб встать и сказать: я – это я, и мне за это не стыдно. «Никогда не стыдись сам себя, – так мой старикан говаривал. – Всегда, – говорил, – найдутся те, кто будет против, только тебе до них дела нет». И ведь прав был. Дурак я, ох дурак. Вот и до нее мне больше дела нет, увидите. Широкая кость… я ей покажу широкую кость.

Гарри, Рон и Гермиона смущенно переглянулись. Гарри скорее согласился бы вывести на прогулку пятьдесят взрывастых драклов, чем признаться Огриду, что слышал их разговор с мадам Максим. Но Огрид бормотал, очевидно не сознавая, что говорит лишнее.

– И знаешь чего, Гарри? – Он поднял заплаканные глаза от отцовой фотографии. – Когда я тебя первый раз увидал, ты мне меня самого напомнил. Ни мамки, ни папки… Помнишь, ты еще не знал, подойдешь для «Хогварца» али нет? Не знал, справишься ли… а посмотреть на тебя сейчас, а? Чемпион школы!

Он поглядел на Гарри, а потом продолжил очень серьезно:

– Знаешь, чего б мне хотелось? Вот жуть как охота? Чтоб ты выиграл! Ты бы им всем показал… чтоб достичь вершины, не нужна никакая чистая кровь. Нельзя самого себя стыдиться. Они бы поняли – Думбльдор-то, он прав, что принимает всех, которые колдовать умеют. Как у тебя с этим яйцом-то, а?

– Отлично, – ответил Гарри. – Очень хорошо.

На несчастном, мокром, измученном лице Огрида появилась широкая улыбка.

– Вот молодчага… Ты им покажешь, Гарри, ты им всем покажешь. Всех побьешь.

Врать Огриду было гораздо тяжелее, чем остальным. Гарри возвращался в замок и никак не мог забыть, до чего радостно просияла заросшая физиономия Огрида, когда тот вообразил, как Гарри выигрывает Турнир. В тот вечер непостижимое яйцо висело на совести Гарри уже невыносимо тяжким грузом, и к отбою он решился – пора забыть про гордость и выяснить, чего стоит подсказка Седрика.

Глава двадцать пятая

Глаз и яйцо

Гарри не знал, долго ли надо будет принимать ванну, разгадывая загадку, и поэтому решил сделать это ночью, чтобы хватило времени. Принимать подачки от Седрика не хотелось, но он все-таки пойдет в ванную комнату для старост; туда допускаются немногие, вряд ли ему там помешают.