Гарри Поттер и Принц-полукровка ( перевод Народный)

— Правильно, очень хорошо! Глупо, наверное, спрашивать, — было заметно, как сильно Хорохорн впечатлён, — но, я полагаю, вы знаете, каково его действие?

— Это самое мощное любовное зелье в мире, — сообщила Эрмиона.

— Совершенно верно! Думаю, вы опознали его по характерному перламутровому отблеску?

— И по спирально поднимающемуся дыму, — увлечённо добавила Эрмиона. — И ещё оно пахнет по-разному — в зависимости от того, что нас привлекает. Я, например, чувствую запах свежескошенной травы, и нового пергамента, и… — тут она слегка покраснела, и фраза осталась незаконченной.

— Можно узнать ваше имя, моя дорогая? — поинтересовался Хорохорн, не обращая внимания на её смущение.

— Эрмиона Грейнджер, сэр.

— Грейнджер?.. Грейнджер… Может быть, вы родственница Гектора Дагворт-Грейнджера, основателя «Общества неординарных алхимиков»?

— Нет, боюсь, что нет, сэр. Видите ли, я магглорождённая.

Гарри заметил, как Малфой наклонился к Нотту и прошептал что-то, после чего оба захихикали. Но Хорохорн не выказал никакого смущения — напротив, он широко улыбнулся и перевёл взгляд с Эрмионы на Гарри, сидевшего рядом с ней.

— Ага! «Моя лучшая подруга — магглорождённая, и она первая на курсе!». Полагаю, речь шла о мисс Грейнджер?

— Да, сэр, — отозвался Гарри.

— Так-так… Ну что ж, Гриффиндор получает заслуженные двадцать баллов, мисс Грейнджер, — добродушно проронил Хорохорн.

Малфой выглядел почти как в тот момент, когда Эрмиона дала ему пощёчину. Девушка же с сияющим лицом повернулась к Гарри и прошептала:

— Неужели ты и правда сказал ему, что я первая на курсе? Ой, Гарри!

— Ну а что тут такого удивительного? — почему-то раздражённо прошептал Рон. — Ты же действительно лучшая на курсе. Если бы он меня спросил, я бы ему ответил то же самое.

Эрмиона улыбнулась, но тут же шикнула на них, призывая помолчать и послушать, что говорит Хорохорн. Рон, похоже, расстроился.

— Конечно, Амуртенция не вызывает любовь на самом деле, нет. Любовь невозможно сфабриковать или подделать. Это зелье просто пробуждает очень сильную влюблённость или страсть. Да, Амуртенция, пожалуй, самая мощная и опасная смесь в этой комнате, — серьёзно заявил он, кивая скептически улыбающимся Малфою и Нотту. — Вот поживёте с моё, тогда перестанете недооценивать силу любовной одержимости… А теперь пора приниматься за работу.

— Сэр, вы так и не назвали последнее зелье, — Эрни Макмиллан показывал на небольшой чёрный котелок, стоящий на преподавательском столе. В нём весело плескалась жидкость цвета расплавленного золота; крупные брызги золотыми рыбками скакали над поверхностью, не проливаясь при этом на стол.

— Ага, — снова с удовлетворением произнёс Хорохорн. Гарри был уверен: он вовсе не забыл об этом зелье, а просто подождал вопроса для пущего эффекта. — Да, конечно. Что ж, леди и джентльмены, сие весьма любопытное зелье называется Феликс Фелицис. Я полагаю, — улыбаясь, он повернулся к громко ахнувшей Эрмионе, — вы знаете, каково его действие, мисс Грейнджер?

— Это жидкая удача, — возбуждённо ответила Эрмиона. — Оно делает человека везучим!

Все в классе, казалось, сели немного прямее. Даже Малфой наконец обратил своё пристальное внимание на Хорохорна, и теперь Гарри мог созерцать только его белобрысый затылок.

— Отлично, ещё десять баллов Гриффиндору. Должен вам сказать, весьма забавное зельице, Феликс Фелицис, чрезвычайно трудно приготовить, а последствия ошибок ужасны, — предупредил Хорохорн. — Однако, выпив сделанное правильно зелье — такое, как это, — вы обнаружите, что все ваши начинания обречены на успех… по крайней мере, до тех пор, пока не закончится его действие.

— Сэр, а почему тогда люди не пьют его постоянно? — нетерпеливо вмешался Терри Бут.

— Чрезмерное употребление такого напитка приводит к легкомыслию, неосторожности и излишней самоуверенности, — пояснил Хорохорн. — Избыток хорошего, знаете ли… ядовит. Но вот если принимать его по чуть-чуть и очень редко…

— Сэр, а вы сами когда-нибудь принимали его? — с большим интересом спросил Майкл Корнер.

— Дважды в жизни, — ответил Хорохорн. — Первый раз в двадцать четыре года, а второй — в пятьдесят семь. Две столовых ложки за завтраком. Два отличных дня… — профессор застыл, мечтательно глядя куда-то в пространство.

Притворялся он или нет, подумал Гарри, но добился отличного эффекта.

— И сей эликсир, — сказал Хорохорн, возвращаясь на землю, — станет призом на сегодняшнем уроке.

Наступила такая тишина, что, казалось, бульканье и журчание зелий зазвучало в десять раз громче.