Гать. Задержание

— В теплушке вместе со мной был парень один. По-моему, его звали Олегом. Он где-то оторвал штырь металлический, и часа за два работы мы вынули из пола доску. Сидим, смотрим, а спускаться жутко, грохот, все мелькает, аж мороз по коже идет… Знаете, Андрей Петрович, — усмехнувшись, произнес Лозовой и посмотрел на Кудряшова поверх очков, — я уж к тому времени и в атаку ходил, и бомбежки видел, и сам убивал, и в меня стреляли, а тут такое безотчетное чувство страха сдавило сердце, что пошевелиться не могу… Олег спустился первый, долго висел, словно примеряясь, потом разжал руки и пропал в грохоте. Не знаю; повезло ему или нет, но после него решился и я. Была уже глубокая ночь. Повис я над землей, а руки разжать не могу… В ушах стук колес стоит, ветер бьет пылью и камушками… Потом, слышу, стук колес вроде реже стал. Понял, поезд на подъем пошел, и разжал руки. Лицо в кровь рассадил, ладони… Да вот след еще до сих пор, — Лозовой прошел пальцем по шраму на лице, — а вот потом промашку дал. С перепугу, наверное, вскочил, как только последний вагон прогрохотал надо мной, а меня с тормозной площадки фриц заметил и выстрелил. Меня отбросило с насыпи под откос. Отполз я в болото и отлежался. Гать нашел, ну и пополз по ней. Ночью ползу, днем заберусь в кусты и отлеживаюсь. Голову и грудь кое-как перебинтовал чем попало…

На вторую ночь выполз я на какой-то косогор. Обрадовался до смерти, что сухо стало. Нашел палку и заковылял, А через сотню метров на колючую проволоку напоролся. Завыла где-то сирена, пальба поднялась, я снова в болото. Как мог, быстро уполз, вскочил, даже шагов сто пробежал, потом у меня из раны на голове кровь хлынула, упал. Очнулся: слышу, собаки лают. Ну, думаю, пропал ты, Костя! От овчарок не уйдешь! Собрал все силы и побрел. Сколько шел и куда, не знаю. Помню, вышел на поляну и вижу, какая-то женщина хворост собирает. Я что-то крикнул… — Константин Павлович тяжело перевел дыхание и проглотил слюну, несколько раз сильно затянулся дымом. — Как все дальше было — убей меня бог, ничего не помню! Только через дней пять в себя пришел. Недели две я у нее отлеживался. А как почувствовал, что могу ходить, говорю ей, что, мол, так и так, хозяйка, спасибо вам, а мне надо к своим подаваться. Тут меня Мария Степановна и свела к девушке, что на краю болота жила. Груня, кажется, звали ее, а та к Смолягину в отряд переправила. Боец, конечно, из меня никудышный был — голова кружилась, рвало часто, но помогал, делал, что в моих силах было. Снаряжал магазины ребятам к автоматам, финки точил. Несколько раз в дозоры ходил…

В тот день, когда отряд бой принял, я тоже в дозоре был. Фашистов заметил издалека. Как было условлено, крикнул кряквой… Ну а дальше такое началось, что небо с овчинку показалось. Мины рвутся, кругом очереди автоматные. Слышу, Тимофей командует: «Отходить всем по старой гати!» Мы туда, а там засада. Кинулись к топи, что в середине Радоницких болот. Сколько шли, не знаю, только светать уже стало. Оглянулся: я один… Дня два отсиживался в болоте, потом вышел на сушь… Три дня ждал, что кто-нибудь из ребят выйдет — никого. Ну и тронулся я на восток. Через пару месяцев к своим вышел. На полковую разведку наскочил. Потом госпиталь, фронт. Кончил войну в Вене. Вернулся в свое село, а там никого… Жену с детьми немцы в хате сожгли, в селе тоже, кроме двух-трех стариков, никого не осталось… Тяжко мне там было, вот и подался в Полтаву. Поступил в педагогический институт, окончил и пошел учительствовать. Так вот до сих пор и стою у доски… — Лозовой поднял на Андрея тяжелый, уставший взгляд, задумчиво поковырял кочергой в угольках. — Жениться не смог по новой, так и коротаю жизнь бобылем… Спасибо, ребятишки у меня в классе хорошие. Заходят, не оставляют одного…

Лозовой замолчал. Наморщив лоб, он оперся на кочергу и, казалось, совсем забыл о присутствии Андрея. В избе было тихо, и только ходики мерно постукивали на стене. Света они не зажигали. Возможно, Лозовому было удобней так вспоминать, далекие годы, а Андрею казалось неудобным встать и нарушить такую минуту.

— Не видел я смерти Тимофея Смолягина, но знаю — умер он как герой, — неожиданно глухо, с еле сдерживаемым волнением выдавил Лозовой. — До сих пор простить себе не могу, что не ослушался его приказа и не остался рядом с ним… До сих пор простить себе не могу…

— Константин Павлович, — спустя некоторое время обратился к нему Андрей, — а что вы думаете о гибели отряда? Не странно ли то, что сразу, одним махом, погибает весь отряд? Пусть он был малочисленным, но они же все погибли во время боя… Значит, гитлеровцам кто-то помогал?