Гать. Задержание

В машине было душно, и, хотя дождь хлестал не переставая, Андрей открыл окно. Около мелькомбината они остановились.

— Пойду узнаю. — Сергей потянулся. — Как дождь, так правую руку ведет… Еще в армии на учениях сломал.

Вернулся он через пять минут.

— Только что ушел обедать.

— Куда? — в один голос спросили Андрей и Петров.

— Домой… Он живет рядом.

Кудряшов и Петров переглянулись.

— Может, это и к лучшему… Поехали.

Машина свернула на узкую улочку. Потом еще раз завернули и наконец остановились около магазина «Продукты».

— Все, дальше нельзя… — Белоус расстегнул пиджак. — Может быть вооружен.

Лестница была старая, с массивными чугунными перилами и выщербленными мраморными ступенями. Стены обшарпанные, с многочисленными надписями и рисунками. Около пятнадцатой квартиры они остановились. Андрей встал по левую сторону двери. Сергей — по правую. Чуть ниже и выше площадки прижались к стенам члены группы захвата. Пожилой мужчина с длинными, словно приклеенными усами осторожно нажал кнопку звонка. За дверью послышались шаркающие шаги.

— Кто? — раздался невнятный, но сильный баритон.

— Станислав Миронович, це я — Хлопяник с ЖЭКа. Опять у вас с жировкой не все ладно… Будь ласка, давайте сверим.

Послышались щелчки, потом забренчала цепочка, и дверь, скрипнув, начала открываться. И тут же Сергей резким ударом ноги ее распахнул. Андрей влетел в прихожую через секунду, но все было уже кончено. Худощавый мужчина с треугольными, оттопыренными ушами с изумлением рассматривал наручники на своих руках.

Около управления Кудряшов заметил Геннадия Михайловича, который высматривал кого-то среди проходящих сотрудников.

— Андрей Петрович, с Росляковым плохо… Только что звонила его жена. Бери мою машину и к нему…

Андрей ворвался в квартиру полковника. Высокий седой врач складывал чемоданчик.

— На этот раз, Владимир Иванович, ты легким испугом отделался, — сердито басил он, хмуря брови и косясь на лежащего в кровати Рослякова. — Но с меня хватит… Раз ты меня уговорил, второй — конец. Сейчас в госпиталь, потом на месяц в санаторий… — Он заметил, что Владимир Иванович сделал отрицательный жест рукой и поднял ладонь. — Хватит, Володя. Собирайся, полковник, машина за тобой придет через полчаса. Я уже звонил…

Когда за доктором закрылась дверь, Владимир Иванович заметил прижавшегося к стене Андрея.

— Что это, — спросил он слабым голосом, — доступ к телу уже открылся? Ты почему, боец, не на работе?

— Владимир Иванович, ребята волнуются, вот и прислали меня. Может, что нужно…

— Эх, боец, боец…

Кудряшов понимал, что хотел сказать полковник, да и сам Владимир Иванович знал, что Андрей его понимает: нового сердца не вложишь. А может, это и не надо? Росляков смотрел на Андрея и думал о том, что в каждом его «бойце» со временем начинает жить маленькая частичка его, Рослякова, и этим можно гордиться.

На совещание к начальнику управления Андрей попал только к концу. Он осторожно присел рядом с Петровым и на его вопросительный взгляд тихо прошептал:

— Страшного ничего. Врач сказал, что это сильное переутомление…

А генерал продолжал говорить:

— …Только что закончено дело о гибели партизанского отряда Тимофея Смолягина. Нет теперь таинственной гибели — есть патриоты, до конца выполнившие свой долг чекистов и коммунистов. Выявлены подлые каратели и гестаповские агенты. Органами государственной безопасности арестованы и будут преданы суду опасные государственные преступники Зажмилин и Косяков, их ждет справедливое возмездие. Никто не забыт, и ничто не забыто — это не фраза! Это суть нашей работы. Ведь, помимо карающей функции, органы госбезопасности выполняют функцию защитника советских граждан, функцию исключительно благородную! Так и в этом деле… Да, Смолягин, Хромов, Дерюгин, Нувонцев, Рыжиков, Попов, Алферовы, Дорохов и другие партизаны — это герои Великой Отечественной войны. Они были разведчиками чекистского отряда в фашистском логове и принесли неоценимую помощь Родине.

Стол Мария Степановна решила поставить в саду под яблонями, и для этого пришлось выкосить траву между ними. Большой смолягинский стол, потемневший от времени и в доме казавшийся неуклюжим, в саду словно преобразился. Причудливая резьба заиграла, а по крышке пошли, побежали блики, словно само солнце тоже пришло в гости и выискивало место, где бы присесть.

— А вот и Дороховы, — сказала Мария Степановна.

По проулку шли Василий Егорович с женой и детьми. Варвара Михеевна семенила рядом с мужем, который шагал тяжело, но размашисто, сжимая руки сыновей.

— Виктор, Василий, где вы там? — раздался голос Смолягиной. — Юрий Иванович, берите мужиков и к столу.

Прохоров встал, одернул пиджак, словно гимнастерку, и поднял граненый стакан.

— Друзья мои, други… — Все молча смотрели на него, а он, забывшись, примолк и глядел куда-то поверх голов, как будто видел сквозь ветви разлапистой яблони извилистую лесную дорогу, которая упирается в гать Радоницких болот. — Други, — повторил Прохоров, — давайте помянем Тимофея и его отряд…

Выпили молча и тихо поставили стаканы на стол.