Гавана. Столица парадоксов

Ниже Эль-Морро находятся укрепления Ла-Кабаньи XVIII века, любимая достопримечательность туристов, где Че Гевара — человек с внешностью киногероя — казнил так много людей с помощью расстрельной команды, что Кастро убрал его с должности руководителя апелляционным трибуналом и взамен сделал президентом национального банка. С другой стороны входа в гавань стоит крепость Ла-Пунта, где в 1852 году публично повесили бунтовщика Нарсисо Лопеса.

В Гаване на каждую вспышку света приходится по темному пятну.

* * *

В Гаване жарко, и борьба с жарой играет важную роль в здешней жизни. «Жара — злобная чума, проникающая повсюду», — писал Леонардо Падура Фуэнтес в начале своего мистического детектива «Маски» (Máscaras, английское название Havana Red). «Жара спускается словно тесный, тянущийся колпак из красного шелка, она обвивается вокруг тел, деревьев и предметов, чтобы впрыснуть темный яд отчаяния и медленной, неотвратимой смерти». Главный герой книги полицейский Марио Конде спрашивает: «¿Pero cómo puede hacer tanto calor, coño?» Это извечный гаванский вопрос: «Какого черта так жарко?»

В декабре более прохладный воздух приходит с моря, из Флориды, поднимает волны прибоя и заставляет их пениться вдоль Малекона (Malecón). В январе и феврале температура падает до приятных 75°[9]; есть мнение, что это лучшее время для поездки на Кубу. Но если вы не испытаете на себе жару, вы не испытаете на себе Гавану.

Гаванцы приобрели немалый опыт насчет того, по каким улицам стоит ходить, и стараются держаться тех, что тянутся вдоль берега, чтобы иметь возможность ощутить морской бриз. Тень встречается повсюду; никогда не увидишь, чтобы гаванцы жарились на солнце, если есть шанс спрятаться. Они блестят от пота, потому славятся еще и привычкой часто мыться.

В Гаване не сможет жить тот, кого раздражает пот. Пот — один из многочисленных определяющих ароматов в пахучей Гаване, лейтмотив почти всей гаванской литературы. Потеют во всех мистических романах Падуры. Потеют в великом классическом романе XIX века «Сесилия Вальдес, или Холм Ангела», написанном Сирило Вильяверде.

Пот стирал четко прописанные классовые границы — в городе все потеют. В «Погоне», где пот — это, можно сказать, один из главных героев, Карпентьер описывает богатую, хорошо одетую женщину в театре: «Из-за мехов, которые они носили, несмотря на жару, влага собиралась у них на шее и груди». Богачи просто потели в одежде получше.

Почти все центральные персонажи гаванской культуры пережили изгнание — вынужденно либо добровольно — в какой-то из периодов своей жизни. И уехавшие гаванцы редко утрачивают чувство мучительной ностальгии по своему городу, ведь он не похож ни на что на свете.

Кажется, люди безвозвратно попадают под чары Гаваны. Нельзя приехать в этот город — тем более пожить в нем — и забыть его. История Кубы не похожа на историю ни одной страны и уж точно ни одной другой испанской колонии, а история и культура Гаваны стоят особняком от остального острова.

Гаванцы с трудом представляют себе остальной остров, а остальной мир и подавно, — это отношение понятно большинству ньюйоркцев и парижан. За пределами города жизни нет.

Хотя Куба — это остров, жители Гаваны склонны воспринимать свой город как остров на острове. Почти так и было. В XIX веке Гавана представляла собой окруженный стенами город на оконечности полуострова, выступающего в Гаванскую бухту, защищенный с трех сторон водой, а с четвертой — почти прямой стеной. Стена идет от входа в гавань по западной границе старого города до залива с южной стороны. Прикрытая стеной сторона была единственной связью с землей, и в XVII веке колониальные власти предложили вырыть ров вдоль стены, что превратило бы Гавану в остров в буквальном смысле.

Но в этом не было необходимости. Еще с XVIII века в девять часов вечера в укреплениях Ла-Кабаньи стреляла пушка и запирались ворота. Вы могли не спать всю ночь в Гаване. Многие так делали. Но как только стреляла пушка, до утра никто не мог ни войти в город, ни выйти. Сегодня стены нет, ворот нет, но из пушки на входе в гавань до сих пор в девять вечера стреляют солдаты в форме XVIII века, под барабанную дробь, чтобы напомнить людям, что столица и по сей день ведет жизнь острова.

Изоляцию Гаваны редко оценивают позитивно. Для Дульсе Марии Лойнас, ведущей гаванской поэтессы XX века, слово isla

(остров) всегда подразумевало одиночество:

Окруженный со всех сторон морем,Я — остров, цепляющийся за стержень ветра.Кричу я или умоляю,Никто меня не слышит.

Nadie escucha mi voz si rezo o grito («Никто не слышит мой голос, кричу я или умоляю»). Возможно, поэтому на протяжении всей своей мучительной истории гаванцы и кричали, и умоляли так громко. Когда ты на острове, который тоже на острове, чтобы тебя услышали, надо постараться.