Газетчик

Пшеницын подошел к Ане, взял ее за руку и усадил на скамейку. Сам встал прямо перед ней.

– Меня интересует твоя подруга Нина Шарова.

– Ах, вот оно что, – разочарованно протянула Аня. – Она мне не подруга.

– Ее тетка говорит, что вы общались.

– Нет, мы не общались.

– В смысле?

– Чего тебе не понятно? Мы не подруги.

– Тетка сказала, что вы все время вместе зависали.

– Не было такого.

– Ничего не понимаю.

– Не было такого, я же говорю. Мы не зависали. Ни разу от слова «никогда».

– Тетка врет, получается?

– А что случилось?

– Шарова исчезла.

– Сбежала, что ли?

– Не знаю. Может, сбежала. Или чего похуже.

– В смысле похуже?

– Например, ее похитили.

– Кто?

– Трасса рядом. Мало ли уродов ездит. Засунули в машину, изнасиловали, а потом задушили и выбросили где-нибудь в лесу.

– Что ты такое говоришь?

– Аня, не забывай, в каком мире мы живем. Это не добрый мир. Это очень злой мир.

– Ладно. А от меня-то чего надо?

– Во-первых, держи язык за зубами.

– По поводу?

– По поводу нас.

– Что я, больная, что ли? Естественно, я держу.

– Ни одна живая душа не должна узнать, что мы встречались. Сейчас к школе будет все внимание. Нужно быть очень осторожными.

– Ага, а то, что ты приперся посреди урока, – это очень осторожно.

– Я торопился тебя предупредить. Поэтому приходится рисковать. К тому же на самые очевидные вещи обычно обращают меньше внимания.

В это время в учительской Ольга Николаевна рассказывала завучу, седой и строгой женщине по фамилии Пергамент, о том, что пришел человек из милиции, что хотел поговорить с Аней Трубниковой и что она дала ему ключ от спортзала. Пергамент выслушала Ольгу Николаевну, ничего не сказала, вышла и направилась к спортзалу.

Пшеницын никак не мог осознать того, что говорила Аня.

– Давай вернемся к твоей подруге.

– Да что ты все «подруга» да «подруга». Я же говорю: мы вообще не общались.

– Кто-то из вас врет. Или ты, или тетка Шаровой.

– Ага. Или Нинка врала тетке, что мы с ней подруги.

– А ей-то зачем врать?

– А сам-то не понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– Если она говорила тетке, что уходит тусить со мной, а на самом деле со мной не тусила, какой напрашивается вывод?

– Какой?

– Блин, Пшеницын, какой же ты тупой! Напрашивается вывод, что Нинка тусила с кем-то другим.

– С кем?

– Скорее всего, с парнем каким-нибудь. Поэтому и не хотела, чтобы тетка знала.

– С парнем? – Пшеницын почесал затылок.

Пергамент подошла в двери спортзала и дернула ручку. Заперто. Она постучала в дверь кулаком:

– Немедленно откройте.

Повернулся ключ, дверь открылась. За дверью стоял Пшеницын и с удивлением смотрел на Пергамент. Она заглянула за его плечо и увидела, что Аня сидит на скамеечке, а ее портфель стоит рядом.

– Что вы здесь делаете?

– Веду опрос свидетеля. А вот что вы здесь делаете?

Пергамент вспыхнула. Что себе позволяет этот мальчишка!

– Вы не имеете права ее допрашивать!

– Еще как имею.

– Павлик!.. – Голос Пергамент поднялся до визга. Пшеницын спокойно и, кажется, даже насмешливо смотрел на нее.

– Я вам не Павлик, а Павел Сергеевич. Или сержант Пшеницын. Нахожусь при исполнении. Будете повышать на меня голос – привлеку к административной ответственности.

Пергамент молча открывала и закрывала рот.

– Можете быть свободны, – подвел итог Пшеницын.

Пергамент развернулась и молча вышла из спортзала.

– Мощно, – сказала Аня.

Пшеницын пожал плечами.

– Ты что, ее совсем не боишься?

– А что она мне может сделать? Я при исполнении.

– Вот поэтому я в тебя и влюбилась. – Аня встала, взяла Пшеницына за руку и прижалась к нему всем телом. – Давай, а?..

– Нет, – сказал Пшеницын, – мы же договорились. Пока с этими делами завязываем.

– Что, и в баню ко мне больше не придешь?

– Посмотрим. Может, и приду. Как вести себя будешь.

– Я плохая девчонка, товарищ милиционер, я плохо себя вела, отшлепайте меня.

– Ладно, хватит уже. Ты можешь узнать, с кем встречалась Шарова?

– А чего узнавать, я и так знаю. С Лешкой Зуевым из десятого «Б».

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. Она с ним английским занималась, готовила его к экзаменам. Только они там не английским занимались.

– Ты это точно знаешь?

– Куда уж точнее.

– Она тебе сама об этом говорила? Или это просто сплетня?

– Пшеницын, вот ты представитель власти, а сердце женщины не понимаешь. Мы такие вещи сердцем чувствуем. Конечно, они трахались. Это всегда видно со стороны.

На краю сознания Пшеницына зародилась какая-то тревожная мысль. Он постарался ее удержать.

– Погоди. А что касается нас с тобой – это тоже видно со стороны?

Аня задумалась.

– Наверное, видно.

– Думаешь, Пергамент насчет нас все поняла?

– Может быть, и поняла.

– Фак.

– Она ничего не докажет.

– А ей и не надо ничего доказывать.

– Ладно, все, расходимся. Это была глупая идея – прийти сюда.

– А я тебе что говорила?

Пшеницын махнул рукой и вышел из спортзала.

Он вошел в учительскую и положил ключ перед Ольгой Николаевной. Пергамент сидела за столом у окна, погрузившись в какие-то бумаги. Было понятно, что ни черта в этих бумагах она сейчас не видит. У нее были красные уши, вся она кипела. Нужно было срочно залить этот пожар, пока не рвануло.

Пшеницын наклонился к Ольге Николаевне и негромко сказал: