В своём ли Кеннет уме? Конечно, все станут исповедоваться в том, что Кеннет обзывал их, что Кеннет бил их, что Кеннет ставил им подножки, выкручивал руки или разбивал яйца, которые они несли… Хотя нет. После кратких размышлений стало ясно, что такого не произойдёт. Конечно, нет. Никто не жалуется на задиру, поскольку потом задира заставит расплачиваться.
Кеннет оглядел пещеру с самодовольной ухмылкой. Он останавливал взгляд на каждом из мальчишек поочерёдно, а лицо его словно вопрошало: «Что бы такого мне рассказать ему про тебя?»
– Ты же не расскажешь про… секрет Джон, правда? – прошептал Куилл Мурдо. Он знал, что другу пришла в голову эта мысль, потому что на мгновение и сам задумался об этом.
– Зачем мне это? Быть девчонкой – не грех. – Мурдо это предположение привело в ярость (хоть он и подумал об этом). – Мы вообще ни словечка не должны ему рассказывать. Не его это дело – кто что натворил. – Он стиснул ладони в кулаки и ударил воздух. В последнее время в Мурдо появилось какое-то бешенство, пугавшее Куилла. Ужасно, когда друг перестаёт быть таким, каким ты его знаешь и любишь. Куилл положил руку ему на плечо, успокаивая, но Мурдо сбросил её, будто боялся, что он украдёт его злость, когда она нужна ему самому.
– Знаешь чего: давай ему скажем, чего мы
– Я не
– Я знаю. Я просто говорю…
И Мурдо в конце концов согласился, что лучше всего так и поступить: признаться не в «делах», а в «неделах». Так что, явившись на исповедь в назначенное время и встав перед так называемым «пастором» на колени, они стали признаваться в грехах упущения.
– Я не помолился вчера перед сном.
– Я Десять заповедей позабыл.
– Я золу не подмёл, когда мама попросила.
– Я в кирке заснул, пока преподобный Букан говорил.
– Я, кажется, отчаялся в прошлый четверг. Только на минутку. Или в пятницу.
– А что вы можете поведать мне о грехах остальных?
– Ничего, мистер Кейн.
–
Но Куилл дал Джон обещание. А ещё он дал обещание себе – что никогда не станет обращаться к Кейну «пастор».
– Ничего, мистер Кейн, – повторил он, и Кейн отвесил ему подзатыльник.
Куиллиам никому не стал рассказывать, что мистер Кейн ударил его, но кто-то, должно быть, сделал это за него, потому что мальчишки внезапно пришли в ужас. Как и Мурдо с Куиллом, до этого они шутили над тем, в чём будут исповедоваться, и говорили: «Он в зубах ковырялся. Он мне в ухо храпел». Теперь им грозило насилие. Всем стало не до смеха.
Жители Сент-Килды – люди кроткие, Куилл знал об этом, потому что Мурдина ему так сказала: «До чего вы приятные, кроткие люди: сидите на своём острове-королевстве, весёлые, как дрозды». Вот что она ему сказала.
–
Остальные уставились на него – лицо красное от ярости, зубы оскалены, как у пса.
–
И Лаклан оглядел других мальчишек так, словно он-то считал Стак своей тихой гаванью, как вдруг обнаружил, что ему угрожает мужчина с кулаками.
Чудеса
Дни недели казались важными, и не только для того, чтобы знать, когда наступит воскресенье или очередной день исповеди. Чем четверг отличался от вторника? Мальчишки ели одну и ту же еду, делали одну и ту же работу, думали одни и те же мысли. И всё же продолжали бесконечно спрашивать: «Какой нынче день, Куилл?», «Сегодня пятница, Куилл?», «Сегодня понедельник?». Дни недели – это всё равно что спускаться по скале и наощупь искать, на что бы опереться ногой дальше. Если опоры никак не находится, как ни стараешься её нащупать, это может лишить мужества.
Но почему они вечно спрашивали именно
Донал Дон тоже кое-что нацарапал – изображение плота, который он строил. Как построить плот на скалистом пике, где не растёт ничего крупнее лишайников да морских блюдечек? Приходится надеяться, что материалы предоставит море. Море много чего приносит: смытый с кораблей груз, например. Обломки бедствия. Не нужно задумываться над ними слишком сильно, иначе разболится душа, но иногда где-то далеко в открытом море волна ударяется о корабль и смывает за борт корзины, бочки и ящики, а иногда даже мачту.
А иногда людей.