Где кончается мир

Что до Лаклана, так если бы у мальчишек были хвосты, он бы вилял своим. Он был героем. Куилл выдал бы ему золотой соверен (если бы он у него хоть когда-нибудь был). Всем, за исключением Кеннета, не терпелось вернуться в Хижину и рассказать, что сделал Лаклан.

– Нельзя рассказывать, – сказала Джон. Она мотнула головой в сторону Юана – что-то лопочущего, дрожащего и несчастного. – Бедняжка. Ему и без того худо – зачем рассказывать взрослым и большим мальчишкам, что он пытался сотворить чудо?

Она была права. Невозможно было рассказать о произошедшем, не добавив Юану страданий и унижения – и не навлекая гнев взрослых на всех причастных.

Так что, вернувшись в пещеру, они рассказали, будто Юан свалился в воду, пытаясь вытащить на берег кусок плавника для плота мистера Дона, а Лаклан прыгнул следом и спас его. Всплеск восклицаний, радостного свиста и восхищённого бормотания отвлёк внимание от Юана, так что ему и не пришлось ничего говорить.

Обоих пловцов раздели и растёрли шерстяными шапками, чтобы согреть. Остальные парнишки одолжили им на время разное рваньё.

«Пастор» Кейн поднялся с места.

– Давайте поблагодарим Господа, – сказал он своим мрачным раскатистым голосом, будто уделённое одетому в лохмотья Лаклану внимание его возмутило.

У Куилла всё ещё кружилась голова от облегчения.

– Да, но и Лаклана давайте поблагодарим тоже! – громко заявил он. – Я считаю, что теперь Королём Олушей должен быть он! – По пещере прокатились возгласы одобрения. Кейн посмотрел на него сердито.

На лбу у Лаклана обычно всегда были морщинки, будто он всё время хмурился, даже когда улыбался; от этого он становился похожим на маленького старичка. Сейчас всё его лицо сияло; он булькнул от смеха и исполнил небольшой танец (и не просто для того, чтоб согреться).

– Во имя всех рыб в море, я обожаю это место! – сказал он.

Куилл не сразу понял, что Лаклан имел в виду Стак. Он имел в виду Стак Воина – эту угольно-чёрную каменюку, на которой они застряли, думается, до самой смерти; вдали от людей, вдали от своих собак, от своих постелей, и овсянки, и наделов, и всего весёлого. И всё же вечно хмурый Лаклан был таким счастливым, каким никто и никогда его не видел.

Изгнанник

Олуши улетали. Это были именно те олуши, ради которых они и приплыли на Стак. Теперь каждый день всё новые семейства олуш поднимались со скал, как осыпающиеся со стены хлопья белой краски, и ветер сдувал их в открытое море. Они не возвращались. Зимы олуши проводили в море. В отличие от птицеловов, они могли покинуть Стак, когда им заблагорассудится. Без них скалы становились чернее и мрачнее. Вид улетающих птиц только усиливал ощущение абсолютной покинутости.

Каждый день вдруг сделался днём отдохновения.

«Пастор» заявил, что все должны прекратить промысел и посвящать каждый час бодрствования молитвам, пению гимнов и очищению душ от всего дурного. Он лично взял на себя ответственность привести их к душеспасению.

Донал Дон издал резкий – и редкий – смешок, похожий на гогот, и неверяще потряс головой. Мистер Фаррисс застонал и отвернулся лицом к стене. Мальчишки, конечно, восприняли это как благо – теперь можно не покидать пещеру. Погода перестала быть дружелюбной. На выходе из Хижины их неизменно подстерегал холодный ветер. Промокшая под дождём одежда без лучей тёплого солнца сохла неохотно.

Они начали смахивать на переживших войну или кораблекрушение – осунувшиеся, со впавшими глазами. Они сидели, ковыряя корочки болячек на коленках, меряясь синяками, втирая птичье масло в царапины и ссадины в надежде, что это поможет им не загноиться.

«Неужели никто не станет спорить?» – подумал Куилл. Это было безумие. Птиц скоро не будет. Нужно продолжать работать, пока только можно. Нужно чинить некоторые клейты. Строить плот мистера Дона. Он был прав! Дон был прав! На плоту можно переправиться на Боререй! Там была парочка бесхозных пастушьих лачуг – и овцы! – и торф, который можно выкапывать и жечь, чтобы согреться. Может, там так же пусто и безжизненно, как на Стаке Воина, но его округлые контуры обещали покой и удобство по сравнению с этой грубой рогатой скалой.

Главной причиной, по которой Куилл чувствовал отвращение при мысли о полных молитв вместо трудов днях, была перспектива безделия. Он наклонился к Мурдо и прошептал:

– Нам нужно быть чем-то занятыми, друг. Важно оставаться занятым, понятно?

Им нужно было проводить время, чтобы Время действительно проходило. Иначе… иначе все они замрут и усядутся, беспомощно сложив руки, а дальше только смерть. Людям лучше быть занятыми. Так Мурдина Галлоуэй сказала.

Куилл поднялся.

– Нельзя бросать работу.

Все повернули головы и уставились на него. Даже мистер Фаррисс, лежавший клубочком, распрямился. Куилл засунул руки поглубже в карманы, словно они сказали достаточно и теперь искали укрытия. Когда никто не заговорил, он почувствовал, что необходимо продолжить.