Где Спряталась Ложь?

Лена, решив, что притворяется, взбунтовалась. Правда бунт был почти вежливым.

— Халат. Глухой? По буквам, что ли ещё рассказать.

Надо же сработало. Ай да я!

— Зачем. Всё ж и так понятно. Минуточку.

Вежливости у неё надолго не хватило.

— Пошёл ты к чёртовой матери, — сорвалась Лена на ругань. — Я костьми лягу, а от тебя откачаюсь.

Никита коротко хохотнул:

— Надо пожаловаться твоему издателю за далёкий от литературы язык.

— Зато близкий к реализму. Принеси халат, хватит выпендриваться и повесь на ручку двери.

— Ладно, будет тебе халат. — Сымитировав уход и приход, он тут же выхватил её из щели, в какую она, протянув руку, принялась шарить, в поисках одежды.

— Фу — у! Сколько усилий и нервных клеток потрачено из-за книжного абажура. — Цепко поймав за локоть, он потянул её к себе. — Всё оказалось не так уж и страшно, да?

— Убери руку, затрахал…,- забилась она. — Дождёшься, убью… Можешь не сомневаться.

Он беззаботно хохотал:

— Сомневаюсь… ты так любила…

Изловчившись, она въехала ему в плечо кулаком.

— Какой же ты…

Он сгрёб её в охапку, притиснул, чтоб не дёргалась к себе и держал пока не успокоилась. Обжигая поцелуем висок, предупредил:

— Да ладно тебе скромничать-то, у меня ещё такой бабы не было… — Лена сделала попытку повторить трюк с ударом, но он перекрыл ей путь, зажав обе руки. — Руками не маши, а то мне губы разобьёшь или фингал поставишь.

Она со злым ехидством заметила:

— Надо же, как ты к себе нежно относишься.

— А ты как думала. У нас внимательно относятся к внешности кадров, как что не так — на дверь.

Она, не оценив его откровенность, затрясла на все силёнки за плечи:

— Как — как? Никак. Пусти.

— Сейчас, на кровати и отпущу.

— Я с ума сойду… Ты пожалеешь. Взбешусь…

— Кто против то, только давай завтра. Сегодня ты вырубила меня под завязку. И по правде, я уже не боец.

— Ну, и гад же ты! Ох и говнюк! Тебе не надоело паясничать?

Её не просто злила, а бесила та ловкость, с которой он уходит от объяснений в плоскость расслабленности перемешанной с вульгарщиной. Но его не пронять. Он посмеиваясь заявляет:

— Это мой стиль. Лучше жить с улыбкой, чем с кислотой на лице. Это не спасёт. Лен, да ладно тебе, в самом-то деле. Ну случилось и случилось. Хорошо же было. Мне так очень понравилось и тебе по тому как вела и была инициатором многочисленных повторов — надо полагать тоже. Надо проще жить. Или что, я так плох?

Она мыкнув, от возмущения закатила глаза: «О, Боже!»

Найдя с ней полное взаимопонимание, он широко улыбнулся: Вот так!

Никита осторожно уложил её в подушки. Её густые волосы разбросанными метёлками душистых трав разметались по атласным наволочкам. Но Лена не знала, как выглядит соблазнительно прекрасно. Она страдала от несовершенства фигуры, возраста забравшего красоту и упругость кожи, своего морального падения. Для неё это было серьёзно. Слова Никиты жгли уши и казались насмешкой. «Боже мой, как стыдно!» Лена крепче прикрыла полыхающие ужасом глаза. Но надо выкручиваться, а значит полностью валить вину на него. Не очень справедливо, но как же быть?… И делано вздохнув, она выдавила из себя:

— О чём я вообще-то говорю. Ясно же, как божий день, не способны мужские мозги нормально функционировать там, где в полную силу стараются половые органы.

Словесная дуэль. Он ухмыльнулся, но не готовый к такому повороту ничем оригинальным отличиться не мог, поэтому пробурчал:

— Ручаюсь, сочинила на ходу. Век бы не подумал…

— Это тебе любой медик подтвердит, — поспешила она с оправдательной речью. — Послушай, Никита, я никуда отсюда не уйду. Ничего здесь не трону. Только не оставайся больше здесь ночевать.

Он, гася удивление, поморгал и ехидно заметил:

— Это тебя половой вопрос в такой плоскости волнует?! Ты что на полном серьёзе считаешь, что сексом можно заниматься только ночью. Ай — я — яй, какое упущение! Придётся ликвидировать тот прокол и излечить тебя от такого заблуждения.

Она обречённо попросила:

— Умоляю! Отпусти мою душу грешную на покаяние!

— Значит, всё-таки не угодил и придётся сейчас повторить и всё исправить, — ласково коснулся он губами её шеи. Его глаза, вопреки словам, источали невероятную нежность. Ноздри раздувал жар.

Отведя глаза, она взмолилась:

— Никита!?

Он навис над ней. Поднял подбородок. Теперь она вынуждена была смотреть на него. Как это было непросто и даже опасно для неё. Его виновато просящие глаза втягивали её в себя и, обволакивая воздушной паутиной, держали. Она с большим трудом проглотила застрявшего в раскалённом горле ежа. Он коснулся её вздрагивающий в огне губ и прошептал:

— Ты много от меня хочешь, я привык жить одним днём и дальше утра не загадывать. Мы рядом. Нам хорошо сейчас. Иди ко мне.

Лена, стряхивая плен его чар, качнула головой.

— Знаешь, я, конечно, могу благодаря годам тренировки долго крепиться, наподобие закипающему чайнику, на котором, если во время не помочь, начинает дрожать подпрыгивая крышка и возмущаться таким невниманием свисток.

Он, придерживая её брыкающиеся конечности ногой, топил её рот в медовом поцелуе размазывая его потом по горящему лицу, шеи и груди…