Где-то во Франции

– Женщиной, которая знает себе цену. Настолько уверенной, что может говорить с шеф-поваром по-французски. И к тому же настолько коварной, что может угрожать мне улитками на обед.

– Ну, видите? Вы все же понимаете по-французски. А теперь попробуйте это: «Merci bien pour un repas merveilleux»[21].

– 44 –

Как и пророчила Лилли, еда оказалась превосходной. Не обращая внимания на удивленно вздернутые брови других клиентов, официант – Лилли выяснила, что его зовут Гийом – первым стал обслуживать их столик: принес корзиночку, полную хлеба, два бокала на высоких ножках, пол-литра недорогого, но вполне приемлемого красного вина.

Затем Гийом принес горшочек с чем-то, на взгляд Робби, имеющим довольно подозрительный вид и сходство с сырыми потрохами. Его тревога прошла, когда Лилли радостно хлопнула в ладоши и размазала эту стряпню по ломтику багета.

– Rillettes! Ах, Робби, вы должны попробовать.

– Что это?

– Вы когда-нибудь ели pâté de foie gras? Нет? Это его деревенская разновидность. Напоминает мясо в горшочке, только гораздо вкуснее.

Она взяла еще один ломтик багета и вручила его Робби.

Он осторожно откусил, нашел блюдо великолепным, как и обещала Лилли: с привкусом гусиного жира, чеснока и тмина. Он запил это несколькими глотками вина, отметив при этом, что алкоголь бьет ему прямо в голову, и нужно быть осторожным – иначе он рисковал, поднимаясь из-за стола, рухнуть на него лицом.

Подали главное блюдо: никакую не курицу, предсказанную Лилли, а тушеного кролика с вареной морковкой и большой порцией нарезанной зубчиками картошки. Робби мальчишкой часто ел крольчатину, но такого вкуса у нее никогда не было – для этого нежнейшего мяса даже не требовалось ножа.

Они ели, и разговор между ними шел легко и свободно. Они говорили о мирных переговорах между большевиками и Четверным союзом[22], о том влиянии, которое окажут на исход войны американцы, о слухах о создании немцами какого-то нового оружия, еще более отвратительного, чем отравляющий газ, чем бомбардировки с воздуха, и об их намерении привести таким образом к повиновению Антанту. Осторожный, нейтральный разговор, отвечавший хрупкому миру, установившемуся между ними.

Гийом принес им простой пудинг, печеные яблоки с небольшим кувшинчиком сметаны, чтобы полить сверху. К десерту Гийом предложил крепкого черного кофе, на что согласился один Робби. И в конце принес бутылочку с напитком цвета жженого сахара и два маленьких бокала.

– Мы хотим предложить вам это – в подарок от заведения. – Официант извлек пробку из бутылки, налил немного в бокалы. – Это наша последняя бутылка арманьяка урожая 1890 года. Надеюсь, вам понравится.

Робби сделал пробный глоток: бренди был превосходно бархатным на вкус, алкоголь испарился с языка чуть ли не прежде, чем Робби успел его проглотить. Лилли, кажется, тоже понравилось, хотя он и заметил, что она делает лишь крошечные глотки.

Предполагая, что eau-de-vie[23] придаст ему сил, Робби осушил свой бокал и был вознагражден приятным ощущением тепла и храбрости. Они почти закончили есть и вскоре должны были оказаться в отеле. А потом?

– Я не лукавил, говоря вам то, что сказал раньше, – проговорил он. – Я был неправ, заняв ту позицию.

– Я вам сказала, что мне не нужно никаких извинений, – ответила она, впившись взглядом в свой бокал с бренди.

– Выслушайте меня, – продолжал настаивать он. – Мои чувства не изменились. Я по-прежнему хотел бы, чтобы вы попросили о переводе, но я знаю, вы на это не пойдете. Вы можете мне не верить, но я уважаю вас за это. Вы исполняете свой долг так же, как это делаю я.

– Что вы говорите, Робби? Что мы снова друзья? Что вы будете разговаривать со мной, когда мы вернемся в лагерь?

Ему не понравилась нотка сарказма в ее голосе, хотя он и заслужил такое к себе отношение.

– Да. Хотя я думаю, мы не должны возобновлять посещения гаража.

– Почему? Кто-то еще знал? Вы боитесь, что нас кто-то увидит?

– Не особенно. Я не думаю, что кто-то знал, так что можете выбросить это из головы. Просто я думаю, что не справлюсь с собой.

– Я вас не понимаю.

– Не понимаете? Неделя за неделей вы пытались вынудить меня поцеловать вас, продолжить с того места, где мы остановились в день кейли.

– Но вас это не интересовало. Я понимаю, Робби, правда понимаю. Мне не следовало быть такой настойчивой.

– Меня это интересовало.

– Что? Что вы сказали?

– Меня это интересовало. И интересует теперь. Эти встречи в гараже чуть не убили меня. Они довели меня до грани помешательства.

– И что же вас останавливало? Вы ведь хорошо знали мои чувства.

Она наконец подняла на него взгляд, и его потрясло то желание, которое он увидел в ее глазах.

– Если бы дело было в одной похоти, – прошептал он, надеясь, что никто в ресторане не говорит по-английски, – и ни в чем больше, то в тот вечер кейли вы бы стали моей. Но дело не в ней.

Он потянулся к ее рукам, взял их в свои.

– Между нами нечто большее, Лилли, и я должен уважать это большее.

Она нахмурилась, глядя на него, непонимание омрачало ее взгляд.

– Как вы можете это уважать, если вы его отрицаете? Это лишено смысла.