Gelato… Со вкусом шоколада

Маленькие ножки с розовыми носочками в мелкий красный горох сучат по скомканному одеялу: кто-то «очень дряхлый» и «немного старенький» кряхтит, звонко акает, пытается всплакнуть, а потом с сильным натяжением крякает.

— Тшш, Бу-Бу, — женская рука с обручальным, без дополнительных прикрас, кольцом на безымянном тонком пальце прижимает детские конечности и подтягивает маленькое тельце к своей груди. — Тшш, тшш, тшш, — баюкает жена.

Улыбаюсь тому, за чем как будто бы исподтишка наблюдаю, сидя на деревянном настиле веранды плавающего дома, в котором мы проводим с Нией и дочерью, как правило, все выходные дни.

— Полежи, детка, еще очень рано. Вот так!

Рано, младо, зелено… Сегодня нашей дочери «пятерочка» маячит — всего лишь пять счастливых месяцев, почти первый «зрелый» юбилей.

— Тонь? — шепчу, окликая молодую маму.

— А? — тут же отвечает.

— Тебе помочь с ней? — настораживаюсь и, оттолкнувшись ладонями от половиц, отрываю задницу от пола, вытягиваю шею в попытках заглянуть в жилую комнату, в которой спят мои любимые малышки.

— Спасибо, но пока не надо. Сама смогу.

— Спит? — находясь в неудобном положении, слежу за тем, что на большой кровати происходит. — Иди ко мне. Пусть поспит одна, а мы…

— Время кушать, Велихов. Внеплановый завтрак.

Понятно! Мне лучше не вставать и не пытаться выгнуть свою линию. Как совсем недавно оказалось, Тос чрезвычайно ревностно относится к своей груди, когда ее губами пользует комочек с очень неуживчивым характером и живым подвижным весом в шесть с половиной килограммов.

— Можно подойти?

— Нет, — незамедлительный ответ уже чем-то недовольной дамы.

— Мешать не буду, — все же поднимаюсь и лениво направляюсь к дверному проему, служащему незримой границей между внешним миром и моим спокойствием, сосредоточенном на пятнадцати квадратных метрах, на которых помещается двуспальная кровать, детское придвижное место, комод и напольная лампа-колокольчик, как дамоклов меч раскачивающаяся над постелью, в которой человек проводит большую часть своей сознательной жизни согласно исследованиям, проведенным очень умными учеными, на которых принято ссылаться, когда больше нечем крыть.

— Петя! — Тосик дергается и тут же прикрывает личико ребенка, уже приложенного к молоком наполнившейся груди.

— Покажи, пожалуйста, — хриплю и своевольно наступаю. — Я…

— Выйди, — скрежещет зубами и через них же произносит. — Я позже позову.

— Сейчас! — добавить бы еще с громким вызовом: «Ага-ага, я так и разбежался!».

Уперевшись ладонями в матрас, надавливаю массой на пружины и, установив одно колено на кровать, подаюсь вперед, аккурат в то место, откуда раздается тихое причмокивание и суетливая возня: маленькая душа эксплуатирует сисечку, напитываясь до набитого желудка молочной теплой массой.

— Велихов, не надо, — скулит Антония.

Херня какая-то, ей-богу! Самое время добавить:

«Милый Господи, прости за матерщину, грубость и постоянное непослушание. Грешен — в этом каюсь, но, мать твою, так больше не могу!».

— Я видел твою грудь, жена. Не-од-но-крат-но! — специально акцентирую внимание на количестве просмотров, не дойдя пока до эксплуатационных элементов.

Однако мне ни разу не представлялся случай посмотреть, как эту часть тела использует мой малыш.

— Уверен, что с последнего забега она совсем не изменилась.

— Слезь! — рычит, дергает выставленным подбородком, указывая, куда мне следует уйти.

— Бу? — зову дочь и стягиваю с заботливо укрытого детского носа махровое покрывало. — Привет, Валентина! — улыбаюсь тому, что наблюдаю. Я вижу сильно скошенный ярко-синий детский глазик, вращающийся, как прожектор, и внимательно следящий за мной. — Привет-привет, — пальцем провожу по темной брови, опускаюсь по виску и глажу щечку с блуждающей ямочкой, которая гуляет по детскому лицу, когда малышка губами щупает сисю Нии. — Это… Это…

— Господи-и-и! — хнычет Туз, натягивая одеяло на себя.

— Ты куда? — вцепляюсь в тряпку. — Да что такое, черт подери! — шиплю.

— Стыдно… Не понимаешь, да?

— Опять?

— Нет. Но…