Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

— Не придешь, я искать тебя пойду, хоть в лагерь… шум подниму.

Ни фига себе, во дает, и глаза лихорадочно у него блестят, так заколбасить можно не только Алену. Неужели он?

— Зачем? — спрашиваю.

Только этого не хватало, вот кто его так развратил, надышался там на своих урановых рудниках не пойми чего и совсем реальные границы утратил, даже свидетелей не боится.

— Не знаю, но пойду… — вцепился мне в руку, а под фонарем уже собрались любопытствующие.

— Приду, только вещи заберу из гримерки, а то к утру эти будки, возможно, разберут… — мужик-то весь на нервах. Что он там придумал?

Побежала со всей прыти к стадиону — оказывается это далеко, несусь и боюсь, как бы Игорь чувство времени не потерял совсем и не сорвался раньше, кажется у него психоз открылся, может это и есть непрофильный выход субличности маньяка или совести из-за убийства предыдущей юной подружки? Прибегаю, а гримерку закрыли на замок, большой такой, черный, металлический, торчит пятном на белом свежекрашенном срубе двери, и на хрена. Кто его присобачил? Даже предположить не могу, у кого теперь искать ключи?! Подергала замок, тяжелый, сразу завоняло от рук металлом как кровью, вытрясла дверь — и что толку! И я ору от отчаянья, ору и бегаю как редкий псих вокруг гримерки под стадионными софитами, жаль свидетелей нет, а то меня такую уже бы вывезли в «лечебное» заведение, отгородив, наконец, от всего творящегося тут. Нашла камень и бью со всей силы по замку, и мне плевать, что подумают, мне нужен этот чертов парик! И бью, и бью осколком бетонного булыжника по смычке петли с дверью, булыжник вдруг раскололся, но и замок не выдержал, отвалился застежкой вместе с креплением, остался у меня в руках, и дверь качнулась в мою сторону освобождено.

Удивительно конечно, что никто так и не пришел на такой шум, все сосредоточены вокруг крепких напитков, щедро выставленных сегодня на банкете, конечно не для пионеров, но кто ж там уже разберет, главное, никому сегодня это и не нужно, следить за нами. Заскакиваю в коморку и света как назло нет, и шарю в темноте, куда завалили мою сумку, сюда видимо стащили со всех других гримерок все более-менее ценное барахло. Да я полгода отсюда не выпутаюсь! И уже представляю в красках, как подхмелевший Валевский-старший стоит под окнами нашего корпуса и орет во все горло, или вообще лезет на крышу веранды, покрываюсь оттого прелым ужасом — ведь все это дерьмо достанется Ромке! Тяну на свет стадионных фонарей нечто на ощупь похожее, и едва понимая, что это и есть моя сумка, стремглав несусь обратно. Краем глаза мне показалось, что я видела грузную фигуру у выхода со стадиона в сторону аллеи, но мне право было не до этого. Кто стоит, кого ждет?! Помчалась уже не по аллеям, а через оградки и кусты, перепрыгивая их и оцарапываясь; возможно я боялась остановиться, воз можно, остановившись, я бы отказалась от своей затеи, но я уже заскочила в стеклянно-прозрачный лестничный пролет корпуса, где обитал Валевский. Да, я знаю, что Игорь тут почти всегда живет. Викуша при лагере, а Боря Ким за пролеском, на окраине всего комплекса; постройка его дома еще со старых времен осталась, там настоящая русская печь и другие деревенские радости; мы с Наташкой частенько домой к ее отцу бегали. Поднялась на третий этаж рывком, встала с упором на колени, головой вниз и отдышалась, запихала сумку пока за огромный, выросший деревом фикус в кадке, прихватив только ампулу «психотропа», и иду по глухому коридору, выстилающемуся на повороте тканой дорожкой; только что отъехал лифт и хорошо, что меня не видели — спрятаться тут негде. Дверь в номер Валевского предусмотрительно приоткрыта, сделала выдох и захожу, дверь закрываю пока, свидетели-то не нужны. Игорь какой-то совсем уже навьюченный и сходу толкает меня в стену, целоваться лезет — не так уж и пьян, чтобы уж вот так вот.

— Обещал, что подождешь конца сезона, мы же договариваться… договаривались… — оттягиваю от себя его мокрый открытый рот, он так мне всю затею испортит.

— Так я ничего и не делаю… — но отпрянул.

— У пионеров такое значит уже все! Выпить есть чего? Только холодное… — да я до сих пор дышу тяжело, наверно он думает, что это страсть — вот я влипла!

Прошли в комнату, там уже стояла бутылка в ведре со льдом, все как полагается, и другое ведро с фруктами рядом, и тазик всяких разных конфет — явно готовился… Села по другую сторону стола, он открыл бутылку нетерпеливо, налил шампанское в очень узкий бокал, и пенка поднялась, переливаясь, зашипела, а я залпом выпила, дыхание восстановилось, но там был-то всего один глоток.

— Ну, так что, рассказывай, как это все приключилось с тобой, — начала я. — Это все из-за моей матери? Хочу понять, чего тебе от меня надо, — мне нужно время протянуть, «сонник» должен в него как-то попасть.

— Ты о чем? Что я в Лизу был влюблен? Ну да, было дело, я даже развелся, но она не вернулась… Но у нас не было ничего, говорю же, она была с принципами вся, ну или что точнее: ей никто не был нужен.