Генерал

Терентий маневрировал, стараясь уклониться от вражеского огня, вовремя притормаживал, и Аркадий из пушки, тремя снарядами, подбил один танк. Начали охоту за другим и тоже подбили. «Волжанин» выскочил прямо на немецкие окопы, и немцы-автоматчики шарахнулись было в стороны, но не все, и в танк полетели гранаты. Сквозь их запоздалые разрывы танк перевалил через вражеские траншеи и устремился к своим, гоня перед собой ошалелых немецких солдат, которых Осман Хабибулин, ругаясь по-татарски, косил из своего пулемета.

– Бей их, Осман, – кричал ему механик-водитель Терентий Колесников. Они мечтают об отпусках, вишь, как на нас бросаются – вот и выдай им бессрочные отпуска.

– Дам, дам, – отвечал Осман, – пусть отправляются в гости к шайтану!

Да, немецкие пехотинцы старались подбить наши танки: подбивают же немецкие танки русские стрелки!

Кроме того, немецко-фашистское командование специальным приказом установило, что солдат или офицер, лично подбивший советский танк Т-34, получает двухнедельный отпуск, а подбивший танк KB трехнедельный. А что такое отпуск от войны? Это отпуск от смерти. И раз уж русские танки оказались рядом, и от них не уйти, лучше попытать счастья.

И попытали. Но падали с занесенной гранатой, подсеченные пулеметной очередью, пластались под широкими гусеницами танков…

Время от времени пулемет Хабибулина замолкал, и тогда немцы прямо-таки чуть не лезли на танк.

– Что с тобой, Осман? У тебя руки трясутся? – Терентий скосил глаза на пулеметчика, заметил, что тот опустил голову. Но, услышав голос товарища, встрепенулся, приник к пулемету – и толпу немецких автоматчиков, обвязанных тряпками и платками, в уродливых суконных солдатских чунях, как ветром сдуло.

Осман снова опустил голову на затвор пулемета.

– Да что с тобой, Осман? – крикнул Терентий.

– Потом, Терентий, потом… – Осман схватился за грудь и зашелся в кашле.

Сзади на немцев шли танки Гасанзаде. Оказавшись между двух огней, немцы прекратили обстрел, стали искать спасения.

Пронин понял: прорвались.

Убедившись, что находится в расположении наших войск, он отправился на связь, чтобы выяснить, где командир полка и доложить, что он, Пронин, свою задачу выполнил.

А братья Колесниковы вытащили из «Волжанина» совершенно обессиленного Османа Хабибулина, уложили его на шубу, расстеленную на земле.

– Он ранен! – Геннадий накрыл шубой развороченный живот Османа. Терентий опустился на колени.

– Осман, брат мой… Ты меня слышишь? Сейчас придут врачи. Майор за ними послал…

На круглом лице Хабибулина появилась слабая улыбка, глаза наполнились влагой. Он провел ладонью по лицу Терентия, хотел, видимо, погладить, но рука бессильно упала.

Он закрыл глаза.

– До конца бился… И ранение от нас скрыл, чтобы не отвлекать от дела, – кому-то говорил Аркадий.

Хабибулин слышал слова командира танка, хотел что-то сказать, силился сказать – и не мог. С этими последними усилиями кончилась недолгая жизнь Османа Хабибулина.

Геннадий накрыл его лицо полой шубы.

Братья встали и выпрямились над ним. И все трое плакали беззвучно, ибо с того дня, как Хабибулин был назначен пулеметчиком в экипаж «Волжанина», он стал им родным братом. Товарищи в шутку называли его Османом Колесниковым.

И он никогда не обижался на это.

Глава двадцать третья

1

– Нам не повезло, полковник, – сказал Густав Вагнер. И затянулся сигаретой. – Мы не смогли разгромить эти два окруженных русских полка. Казалось, все возможности для этого были… – он выпустил дым. – Если бы мы уничтожили их, Верхне-Кумский и другие позиции русских оказались бы в наших руках. Открылся бы простор для продолжения наступательной операции… Для нас и для наших соседей. Кроме того, уничтожение этих полков оказало бы должное влияние на моральный дух русских… Мы сломили бы их морально… Вагнер помолчал. – Но блестящая возможность упущена. Мы теряем свое превосходство во внезапности удара… В силах… В технике… Нелегко было обеспечить это превосходство… Не знаю, как обстоят дела в других дивизиях, но наша дивизия за несколько дней боев потеряла много… Больше, значительно больше, чем за сорок дней боевых действий во Франции.

Полковник молчал. Он не допускал даже мысли, что полки Саганалидзе и Асланова, попавшие в окружение, могут вырваться – им оставалось жить считанные часы. И Вагнер, и Динкельштедт знали, что эти два полка понесли огромные потери, а помощи не получили никакой, и своими силами, без содействия извне, им не вырваться из кольца.