Генерал

Они вырвались. Вагнер считал это своей личной бедой. Он еще не мог заставить себя проанализировать свои действия, промахи и ошибки, но знал твердо, что выход русских из окружения зачтется ему с отрицательным знаком и никогда не простится. Он знал и понимал, как озабочен Гитлер судьбой войск Паулюса. Фельдмаршал Манштейн делает все возможное, чтобы прорваться к Сталинграду. Каждый день он докладывает Гитлеру о ходе операции. И в этих докладах давно фигурирует хутор Верхне-Кумский, оказавшийся на пути группы армий «Дон». Сопротивление русского механизированного корпуса и частей 51-й армии будет вот-вот сломлено, и огромная группировка войск фон Паулюса, до которой остались считанные километры, вырвется из кольца… Изменится ход войны. Откроется путь на Баку…

Вагнер знал, что фюрер выспрашивает иногда о мельчайших подробностях, и уж, конечно, он захочет знать имена генералов-победителей, генералов-счастливчиков и генералов-неудачников, проворонивших удачу. У Гитлера очень цепкая память, он помнит то, что считает хорошим, и никогда не забудет того, что считает плохим. Конечно, Вагнер очень хотел, чтобы Гитлер запомнил его имя в хорошем контексте…

– Я думаю, полковник, правы те, кто считает русских фанатиками, сказал он после томительной паузы, и Динкельштедт понял, что фанатизм русских будет считаться оправдательным аргументом при выяснении причин неудачи, постигшей дивизию. – За какой-нибудь несчастный метр своей земли сотни русских согласны сложить головы. Ничего подобного не наблюдал я нигде.

– Полдела было бы, господин генерал, если бы фанатиками были одни русские. Я давно на Восточном фронте и знаю, что в Красной Армии служат люди разных национальностей. И все дерутся отчаянно… По нашим данным, полками, которым удалось вскользнуть из кольца, командовали нерусские. Танковым командовал Асланов – азербайджанец, пехотным – грузин. Но чем они отличаются от русских? Я слышал ихнюю… как это?.. а-а, пословицу: привяжи коня возле тугого коня, и если они не станут одной масти, то нрав друг у друга все-таки переймут.

Вагнер слушал полковника.

– Вы правы, господин полковник. Мой отец в молодости был офицером. Ему довелось воевать в России, и он был в Закавказье. Так вот, отец тоже наблюдал фанатизм русских. Если, говорит, русские поверили во что-нибудь, то стоит только махнуть рукой, и они, голодные, холодные, раздетые с криком «ура» кинутся в огонь.

Со времени прибытия под Сталинград Вагнер отправил в Пархим только одно письмо. В нем он, чтобы польстить родителю, с сыновней покорностью признавал, что дети часто пропускают мимо ушей наставления своих отцов. То, о чем ты говорил мне, отец, в полной мере осознал я тут, в этой морозной, пронизанной ветрами степи. "Буду жив, – писал Густав Вагнер, – выполню твои советы, хотя, конечно, реальность наших желаний зависит от успехов наших войск на фронте. Дела наши, слава творцу, идут пока хорошо, надеемся, что так будет и дальше".

Но желания Вагнера-сына, подогретые Вагнером-отцом, опережали ход событий и не соответствовали успехам немецких войск. Мысленно генерал Вагнер уже не раз побывал в Баку. Ему виделись нефтяные промыслы и золотистые пляжи каспийского побережья. Он мечтал построить там красивую виллу, какие ему довелось видеть на юге Франции. Были у него и другие желания, которые он все-таки оставлял на будущее. Вагнер понимал, что если армии рейха удастся захватить Баку, будет тьма охотников поживиться добычей. На этот счет у высокопоставленных генералов и штатских министров и банкиров есть, несомненно, свои планы. Каждый поспешит оттяпать себе кусок побольше и пожирнее. В России другой строй, это не Франция, Польша или Чехословакия, где все принадлежало частным лицам и не каждую вещь можно тронуть, где шевельнешь Шнейдера, Рено или Шкоду, а оказывается, что задел Круппа или Маннесмана… В России все принадлежит государству, а когда не станет этого государства, можно брать все, в зависимости от своих сил, возможностей и положения.

До вчерашнего дня Вагнер еще надеялся, что он достигнет своего. Но вчера вечером в штабе группы «Дон» генерал-фельдмаршал отчитал его и командира пехотной дивизии за неудачу в районе Верхне-Кумского. Хорошо, если гнев командующего ограничится этой руганью. Вагнер опасался, что вслед за этим будут приняты серьезные меры, и жил в страхе, который едва скрывал. Он много слышал о Манштейне, но не был с ним знаком, не знал, что это за человек; здесь он тоже только дважды видел Манштейна, и оба раза фельдмаршал был не в духе, хмур и сердит. Последняя встреча с ним не выходила из памяти. Ничего доброго Вагнеру она не обещала.