Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Он не спрашивал, а утверждал непререкаемо, генерал не нашелся возразить. Полевая сумка у Кирноса, оттягивавшая ему плечо, под напором содержимого расправила все свои гофры и уже не застегивалась; генерал в ней предположил смену белья, полотенце и мыло, принадлежности для бритья, но оказалось иное. На вопрос, чем это сумка так набита, Кирнос едва не с гордостью показал пачку тонких книжечек, частью во что-нибудь обернутых, частью своего, красно-малинового цвета.

– Партийные билеты, – пояснил он. – От коммуниста должен остаться партийный билет. Это доказательство, что он жил не зря и погиб не зря.

Он поведал, что начал собирать свою пачку в первые же часы войны и теперь пополняет ее после боев, после обстрелов и бомбежек. Генералу рассказывали, как он бродит среди убитых и обыскивает их карманы, которые у рядовых бойцов помещались внутри галифе; чтобы до них добраться, надо было расстегнуть ремень и пуговицы на ширинке. С немалой досадой он пожаловался генералу, что далеко не все партбилеты удается собрать. Накануне, к примеру, сидел он на берегу речушки с командиром батальона, беседовали, курили – и были разбросаны близким разрывом шального снаряда. Кирнос остался невредим, только в голове у него до сих пор звенит и слух ослабел – но это, впрочем, уже проходит, – а вот у комбата отделившуюся верхнюю половину туловища перенесло через речку. Бесконечно жаль настоящего, пламенного коммуниста, но еще досаднее оттого, что в кармане его гимнастерки остался партийный билет. Нельзя ли, спросил Кирнос, послать за ним людей, ведь это все-таки память о командире Красной армии, не говоря о том, что билетом воспользуется враг.

У генерала возникло легкое головокружительное ощущение нереальности того, что пришлось услышать, но и поразило соображение, что эти тоненькие книжечки, пожалуй, долговечнее фанерной таблички на колышке, с надписью химическим карандашом. А к тому же и сведения у Кирноса были подробнее, в графе «Уплата членских взносов» он записывал, к примеру: «Погиб 16 июля в бою у деревни Барыбино» и далее координаты этого боя по карте-двухверстке.

«А что же, беспартийным учет не полагается?» – хотелось спросить генералу, но не стал.

– Речушка-то узенькая, Евгений Натанович, – сказал он как можно серьезнее. – Чего б тебе самому не сплавать?

Кирнос поднял к нему страдающее, искаженное гримасой стыда лицо:

– Не умею, Фотий Иванович. С детства никак не мог научиться.

Он сказал, что не боится ничего, самое страшное для него на войне – форсировать водные преграды.

В горящем лесу он был рядом с генералом и простреливаемую просеку перебегал не спеша, точнее, переходил журавлиным шагом, тревожась больше о драгоценной сумке. Это он и высказал предположение, что немцев навели местные жители. И с удивлением, все еще не улегшимся, стал рассказывать, как проходили через Каунас и как его жители провожали отступавших:

– Кто-то пустил слух, что высадились на город парашютисты, немецкий десант, и мы это так объясняли бойцам. На самом деле это были не парашютисты. Они бы стреляли, бросали гранаты, но в нас бросали из окон цветочные горшки, куски штукатурки, шлак с чердаков, кирпичи, а то и детские посудины опорожняли на наши головы. Я должен составить политическое донесение, как мне это оформить? Как воздействие вражеской пропаганды? Или раскрылись подлинные настроения народа, который так и не влился в полноправную семью, не успел за два года привыкнуть к новой жизни? Я не могу написать, что это были отдельные жители, это был чуть не весь город. А если это народ, то чему он сопротивлялся? Отступлению?

– Тебе это для себя нужно? – спросил генерал. – Или для политдонесения?

– Я себя и партию не разделяю.

– Это я усвоил, что не разделяешь. А кому все же конкретно пишешь?

– Партии. Но не теперешней, которую испохабили и разложили, которая утратила все лучшее, что в ней было, а той, какая должна быть – и будет.

– А, ну это долго… Это значит, пока что – себе… Да ничему они не сопротивлялись. Просто зло срывали.

– Но что мы им сделали? Чем так насолили?

– А разве ничем? В гости пришли без спросу. Расположились, как хозяева.

– Так они же сами позвали! Они же пожелали присоединиться! Большинством голосов!..

– Евгений Натанович, это кто же и когда армию на свою землю звал?

– Как?! Историю надо знать. В начале века армяне позвали русскую армию против турок.

Генерал об этом услышал впервые и сказал коротко:

– Ну так то – армяне.

Час спустя, проведя его в полном угрюмом молчании, Кирнос ему сказал:

– Ты избрал мудрую тактику – всех прощать.