Генерал Скала и сиротка

Пока сестры чуть не вырывали список уроков друг у друга, зачитывая вслух названия наиболее увлекательных занятий, я откинулась на спинку кресла и вытащила из прически спицу, освободив скрученные в узел волосы. Затем взяла со стола еще утром оставленную ленту, чтобы подвязать кудри и… замерла.

Лазурная. Хлопковая. С простой двойной строчкой по всей длине. Точно такая как в петлице лэра Ульриха Форсмота.

— Мири, — получилось сипло, пришлось откашляться, — напомни, откуда у меня эти завязки для волос.

Она задумалась, покосилась на меня изумленно.

— Скатерти мы новые шили полгода назад. А из остатков я распорядилась тебе ленты сделать. Ты же шелковую тесьму постоянно ругала, говорила не держит ничего». Клялась, что порвешь ее как-нибудь от ярости.

Я очень смутно помню эту историю, но да, что-то такое было.

— То есть не покупали их? Где-нибудь еще такие же можно найти?

— Если только у тебя в шкафу, — засмеялась Мириам. И вдруг — ахнув, сорвалась за улепетывающей Анифой. Младшая воспользовалась тем, что мы отвлеклись, цапнула список и рванула к себе в комнату, полюбоваться на него в тихом одиночестве. — Нифка! Ах ты…!

Дверь хлопнула два раза, отмечая стуком уход, а точнее — бег каждой сестрицы. И я осталась одна. С приглашением на бал — белым листом сияющим на темной столешнице, и судорожно зажатым в руке кусочком материи. Достаточно уникальным, чтобы дышала я сейчас через раз.

Точно такую же ленточку я потеряла, когда отбивалась от целовальщика в конюшне. Нет… О-о-о! Только не он! Думай… думай, Хани. Где еще могла ее выронить? А если… позже, на постоялом дворе, когда неслась спасать семью?

Я закрыла глаза и застонала. Потому что прекрасно помнила — в «Кабанью ногу» забегала уже простоволосая, с дротиками в руках. Пряди падали на глаза, и я постоянно отбрасывала их назад.

Все-таки конюшня. И подозрительный наемник, который вообще не интендант, а неизвестно кто.

И зачем он привязал улику в петлицу? Как напоминание? Или ищет ту, кто его укусила? Тяпнула-то я его от души, странно, что без языка не остался.

Мамочка! И папочка тоже! Бедная я сирота, Ракхот знает кем гнусно зацелованная.

Я сползла вниз по креслу, закинула голову и уставилась в потолок. Понял он или нет? Определить в полной темноте… не мог. Иначе прибил бы меня потом или хотя бы на словах отыгрался, стесняться бы точно не стал. Не такой он по характеру.

Я потерла лоб и села прямее.

Все, хватит, страдать. При плохом раскладе Скала подозревает меня или сестер, а значит, нельзя давать ему ни малейшего повода для подозрений.

Выпятив подбородок, я нахмурилась, тренируя надменное возмущение. Кто целовался в конюшне? Я? Леди дас Хельвин? Да как вы смеете!

ГЛАВА 25. Кому интересна просто герцогиня Эльвинейская? То ли дело — Лидия Ядовитая!

Ульрих Скала дос Форсмот-III

— М-м-м, вот эта хороша. Ах, какие ножки!

Малой, он же баронет Малькольм аз Моран, любовался на танцующих фрейлин королевы и подергивал ногой в слишком тесной обуви. Каким-то волшебным образом за время отъезда его ступни стали шире прежнего, и теперь старые бальные туфли отвратительно жали.

Но здоровяк не унывал, тем более что все остальное его радовало.

— Ульрих, и вот на эту посмотри… Какой аппетитный зад, думал уж не встречу во дворце такую красоту. Эй, ты чего такой молчаливый? Не сработала твоя ловушка?

— Младшая Хельвин вообще не среагировала на ленту. Ни на секунду не задержалась взглядом. Да моргни она и то я бы заметил.

Скала пребывал в раздраженном настроении, поэтому весьма поверхностно, по мнению Малого, без должной вдумчивости рассматривал репетицию завтрашнего театрального выступления.

Саму пьесу они оба так и не опознали, что-то про несчастную любовь, страдания влюбленных и смерть девушки. Несчастный парень в итоге оставался жить один. Это решение, кстати, оба собеседника всецело поддерживали, не понимая зачем персонажам пьесы самоубиваться, если можно было просто сбежать.

Роли многочисленных подружек главной героини играли фрейлины королевы и несколько аристократок из Детского Дворца. От акта к акту они пели все печальнее, танцевали все медленнее, по задумке драматурга сбрасывая с себя слои одежды и оставаясь в итоге в весьма откровенном виде, олицетворяющем обнажение души.

Увы, на вечерней репетиции костюмы были не обязательны, поэтому девушки пришли в обычных платьях и только плавно поводили руками, имитируя снятие покровов. Но даже такое событие собрало немало придворных, то рукоплещущих в особо чувствительных местах истории, то шушукающихся между собой.

В зале витали запахи экзотических духов, качались перья, украшавшие прически, тут и там мелькали белые прямоугольнички записок. Двор короля в расцвете сил и желаний жил сердечными приключениями, веселым флиртом и шальными историями, которые принято было пересказывать, прикрывая веером губы.