Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

Приближалась зима – и военный совет постановил снять осаду крепости, отправив войска на зимние квартиры. Путь из-под Измаила и так был затруднён бездорожьем. Однако главнокомандующий – князь Таврический был настроен куда более решительно, чем его двоюродный брат генерал Павел Сергеевич Потёмкин или неповоротливый Гудович. Таврический понимал, что необходимо спасать положение, что пришла пора уничтожить турецкую твердыню на Дунае.

Еще не ведая о «волокитном» постановлении военного совета, Потёмкин решил резко изменить ситуацию и назначил командующим осадной артиллерией генерал-аншефа Суворова. Потёмкин в Суворова верил. Если речь шла о немедленном штурме – лучше кандидатуры, чем граф Рымникский, он не искал.

Императрица всё настойчивее требовала скорого и победного окончания войны – и Суворов был наделен весьма широкими полномочиями. 29 ноября

Потёмкин писал Суворову: «…предоставляю вашему сиятельству поступить тут по лучшему вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением онаго». Лично Суворову Потёмкин написал: «Измаил остаётся гнездом неприятеля. И хотя сообщение прервано чрез флотилию, но всё же он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг!». Последний призыв Суворов предпочёл воспринять буквально – и два раза ему повторять не приходилось. Не сумевшего сплотить войска генерал-аншефа Гудовича Потёмкин отозвал из-под Измаила, направил его подальше от дунайских крепостей – на Кубань, где упорный генерал-аншеф успешным штурмом овладеет Анапой. Но разве можно сравнить гарнизон Измаила с жалким турецким отрядом, защищавшим Анапу?

М. И. Кутузов. Гравюра Л. Серякова

Потёмкин ясно понимал, что после нескольких удачных кампаний для полной победы над турками следовало обрушить их цитадель, грозившую России османским могуществом, – крепость Измаил, известную своим многотысячным гарнизоном и отважным вождем – полководцем Айдос-Мехмет-пашой, это был опытный сераскир (сераскир, сераскер — в турецкой армии командующий группой войск. – А.З.).

Крепость казалась неприступной: по существовавшим в те годы представлениям о войне для подобного штурма требовались невиданные ресурсы, которых не могло быть у России… Но Суворов переворачивал современные ему представления о войне. По страницам поэмы Байрона «Дон Жуан» мы можем судить об изумлении, охватившем Европу после штурма Измаила. Этот штурм казался апофеозом современной войны, а Суворов – настоящим Марсом. Да, Байрон был противником екатерининского империализма и к Суворову относился неоднозначно, но и он не мог отрицать, что в лице графа Рымникского мир видит военного гения:

Суворов в этот день превосходилТимура и, пожалуй, Чингисхана:Он созерцал горящий ИзмаилИ слушал вопли вражеского стана;

Царице он депешу сочинилРукой окровавленной, как ни странно —Стихами: «Слава Богу, слава Вам! —писал он. – Крепость взята, и я там!»

Конечно, такое понимание суворовского полководческого дарования искажено предубеждением Байрона, ненавидевшего империализм екатерининской России, но показательно, что английский поэт одним из центральных эпизодов своей главной, итоговой поэмы делает взятие Измаила. Мы же помним другого Суворова – того, что прискакал к Измаилу на любимом донском жеребце и после великой победы отказался от лучших трофейных коней и покинул позиции верхом на том же дончаке. Мы помним Суворова, который после победы, побледнев, признавался: «На такой штурм можно пойти только раз в жизни». Гарнизон Измаила насчитывал более 35 тысяч человек, из них 17 тысяч – отборные янычары. В Измаиле хватало запасов продовольствия и вооружения – турки не страшились штурма и при этом не страдали недооценкой противника, ведь Суворов их бил не раз.