Генералы песчаных карьер

Но в тот год Семён стал лучшим оперативником района по достигнутым показателям. Его коллега — депутат предложил написать письмо главе администрации. Письмо сочиняли всем отделом. Начальник посмеялся и сказал, что Семён будет первым опером, который получит квартиру от государства. Начальник управления тоже посмеялся, но письмо подписал.

Глава администрации оказался весёлым, жизнерадостным парнем чуть старше Семёна, и написал на письме резолюцию: «Обеспечить!»

Квартиру дали на первом этаже с дощатым полом, где сквозь трещины просвечивал подвал. С потолка толстыми брикетами падала штукатурка. Но это было собственное жильё, о котором мечтали многие. У ребятишек оказалась своя комната. Оставалось получить ордер и прописаться. Но Глава ушёл на повышение, а новое руководство прислало повестку о выселении. Семён приготовился к осаде. Сотрудники милиции отказались выселять своего коллегу.

И здесь, на счастье Ефимова проворовался кто-то из администрации. Москва прислала комиссию с проверкой. Об этом Семёну рассказал участковый, которому поручили оказывать содействие проверяющим. Ефимов не растерялся и такую жалобу накатал, что через неделю ордер с извинениями домой принесли.

Сейчас это казалось Семёну весельем, а тогда было о чём задуматься. С тех пор и почувствовал Семён, что в квартире этой сила особая сконцентрирована. Выдержав огромные неприятности, стала амулетом. Объединила всех его друзей — оперативников, которые помогали переезжать. Участковых, которые отказались идти Семёна выселять. Постовых, круглосуточно стоявших у подъезда и докладывающих начальству, что адресата не найти и повестку не вручить, хотя Ефимов ежедневно ходил на работу и обратно.

Как только ордер был получен, на протяжении месяца приходили все, кто знал Ефимова. Завтракали, обедали, ужинали. Анфиса от плиты не отходила — все ей были в радость, продуктов не жалела. Словно это приют был милицейский. Приходили просто поговорить, обсудить новости, да жизнь несладкую ментовскую. Что-то приносили с собой.

Где теперь те ребята? Мало осталось в строю. У многих, как у Володьки Горина — сердце не выдержало. Кто в бою пал от пули — как Витя Пронин или от ножа — как Вадим Козырев. И теперь эта квартира словно памятником стала, храня в себе их мечты и веру.

Как же мог Семён переехать отсюда? Оставить всё незнакомым людям.

Но Анфиса не понимала этого. Ей уже не хватало для шмоток двух огромных зеркальных шкафов. А трём гигантским персам — места порезвиться. Новомодный огромный пылесос из прозрачного пластика, через который просматривались его прожорливые кишки пожирающие пыль и кошачью шерсть теперь недовольно стоял в гостиной, и не думал прятаться за дверь, где совсем недавно умещался его предшественник.

Жена хотела переехать на набережную. В многометровую мансарду высотного дома. Она считала именно это место годным для жизни генерала. Она всегда всё знала за Семёна.

А ему хотелось бросить всё и пожить в маленькой тёплой деревенской избушке на берегу озера. Где за узкий причал верёвкой держится устойчивая, кивающая на волнах, лодка. И если бы не дети, он бросил всё к чёртовой матери. Послал бы всё своё руководство куда подальше. Купил китайскую сеть и уехал глубже в лес подальше от людей. Чтобы вместо телевизионных сплетен и лжи послушать пение птиц и плеск волны, лениво подмывающей берег. Только так он мог остановить многолетнее, перемалывающее его, колесо жизни.

Старший сын Борис возглавлял брокерскую фирму, предоставляя таможенные услуги. Семён знал, что как только он уйдёт в отставку, процветающий бизнес сына загнётся. Никто Бориса не поддержит. Со всех сторон как волки, стоят, щетинясь, конкуренты с уже заряженными полковниками и только ждут момента, когда ослабнет десница Семёна. Чтобы наброситься и подмять под себя все прибыльные потоки.

И те же коллеги будут беспомощно разводить руками, делая сочувственный вид. Потому, что у отставных генералов друзей нет.

Он хорошо помнил афёру с китайской контрабандой и не случайную смерть в тюрьме Березина, заместителя Журова. Всё это подтверждало правило, что отставных генералов не существует. Если не успел занять место у кормушки, пока был при погонах, будешь так же как все хлебать щи лаптем, только с вышитыми на нём дубовыми листьями. Правила у всех систем одинаковые: «вход — рубль, выход — два»!

Не раз он говорил сыну, чтобы тот вкладывал прибыль в другое направление, не зависимое от таможенного поста. Но разве можно убедить остановиться голодного ребёнка, сосущего грудь матери, пока она даёт молоко? А Старший был именно таким.

Другое дело младший. Он артист. Объездил с труппой весь мир и продолжает колесить. Квартиру сдал в аренду. Больше ничего не приобрёл, зато везде ему были рады, что позволяло не задумываться о хлебе насущном. Несмотря на то, что Роман не был так богат как старший, именно за него Семён был более спокоен.