Жан Ануй

Генералы в юбках (Штаны)

La Culotte de Jean Anouilh (1978)

Перевод и сценическая редакция Сергея Таска

Чисто французская история с антрактом

Действующие лица (в порядке появления):

Леон де Сен-Пе — член Французской академии.

Бабушка.

Mapи-Кристин — дочь академика.

Флипот — служанка.

Фиселль — слуга.

Ада — жена академика.

Тото — их сын.

Новая горничная,

Лебеллюк — адвокат.

Президентша Комитета Освобожденных Женщин XVI квартала — она же председательница суда.

1-я заседательница.

2-я заседательница.

Действие пьесы происходит во Франции в ближайшем будущем. Причудливо-мрачное оформление состоит из разбитых вещей и свисающего лохмотьями занавеса. Все действующие лица, прислуга и хозяева, — тоже в обносках. В центре сцены позорный столб, к которому привязан пятидесятилетний мужчина в старом, вылинявшем мундире академика. Когда занавес поднимается, мужчина, судя по всему, спит. Входит бабушка, она тянет за собой девочку лет десяти. У девочки, как и у других персонажей, может быть приставной нос, который в соединении с живописными лохмотьями, делал бы их похожими на клоунов.

Бабушка. Давай, Мари-Кристин, поторапливайся. Если ты опоздаешь в школу, госпожа директриса будет ругаться.

Мари-Кристин. А почему папа все время стоит привязанный?

Бабушка. Потому что он сделал ребеночка нашей горничной.

Mapи-Кристин. И его уже никогда-никогда не отвяжут?

Бабушка. Отчего же. Сейчас отвяжут. Он ведь должен написать свою колонку в «Фигаро».

Уходят. Входят одетые в рванье Флипот и Фиселль, со шваброй и допотопным пылесосом. О том, что это слуги, можно догадаться по отдаленному подобию женского передника и по мужскому полосатому жилету.

Флипот(поколачивая мужа). Хорош гусь! Посадил на мою шею пятерых оглоедов, а сам из кабака не вылезает. То ликеры, то, понимаешь, анисовка!

Фиселль(уворачиваясь от ударов). Поклеп! Подумаешь, пропустили по стаканчику винца с шофером президентши. Он же два часа, бедняга, дожидался ее на тротуаре в такой мороз! Чуть дуба не дал! Не мог же я допустить, чтобы этот несчастный негритос околел прямо на дороге.

Флипот. Пьянчуга! Расист! Погоди, я за тебя возьмусь, я сейчас сломаю швабру о твою спину! Патриархам! А ну берись за пылесос. И чтобы через пять минут все это дерево было убрано. И не смей болтать с хозяином! Мадам строго-настрого запретила.

Флипот уходит. Фиселль включает пылесос. От шума просыпается Леон.

Леон(зевая). Сейчас что, утро?

Фиселль. Мне запрещено с вами разговаривать.

Леон. Я не прошу тебя со мной разговаривать. Я хочу только от тебя услышать, утро сейчас или нет.

Фиселль

(пылесося). Утро. Но я вам этого не говорил. Вы сами догадались.

Леон(после паузы, жалобно). Слушай, неужели они не принесут мне кофе?

Фиселль. Ну почему? Будете хорошо себя вести, и вам отвяжут правую руку, чтобы вы тог ли написать в «Фигаро». Слушайте, мне же нельзя разговаривать с вами, так что запомните, я вам ни слова не сказал.

Леон. Если кофе принесет твоя жена, то попроси ее отвязать мне заодно и левую руку, а то она совсем затекла.

Фиселль. Ишь чего захотели! На что меня толкаете! Да она не то что швабру — пылесос об мою спину сломает. Ничего не попишешь, все мы скоты, расисты и патриархамы, а значит, рано или поздно должны нести заслуженное наказание. Небось когда вы этой горничной заделывали ребеночка, вы не так смирно стояли?

Леон. Ах, какая она была ласковая… Давно уже никто не говорил со мной с такой нежностью. Она вдруг напомнила мне мою дорогую мамочку. Как же мне не хватало моей дорогой мамочки эти пятьдесят лет!

Фиселль. Это еще не повод, чтобы из первой попавшейся девицы делать мамашу.

Леон(возмущенно). Молчал бы лучше, неуч! Что ты знаешь о психоанализе? Ты и слова-то такого не слышал. Где тебе понять, что значит — влечение!

Фиселль. В чем, в чем, а в лечении я толк знаю. Еще бы, с кем я только не баловался!.. Вот времена-то были!.. Ой, что это я болтаю, нынче за такие слова по головке не погладят.

Леон(витая в сладких грезах). А какие у нее были бедра… какая шелковистая кожа! Не то что у нашей хозяйки, у которой кожа так же груба, как и ее душа.

Фиселль. Надо думать! Вы с ней уже, никак, двадцать лет прожили.