Потом он стал думать про Кузю, про то, какой тот был нескладный человек — во всем нескладный!… Он никогда не умел жить, боялся всего на свете — начальства, гаишников, больших собак, здоровых мужиков! До такой степени боялся, что в своей общежитской комнате держал под рукой топорик — отбиваться от тех, кто станет на него покушаться! Кто именно мог на него покуситься, на его убогий, нищенский, серый скарб, он не знал, но топорик всегда держал.
И Катька-зараза его бросила!… А Кузя даже с ребенком не смог сохранить хорошие отношения, хотя поначалу Катька все таскала к нему в общежитие мальчонку, чтобы тот погулял с папочкой, да и после никогда не препятствовала их встречам! А Кузя только рассказывал всем, как ему повезло, что Катька не знает истинных размеров его зарплаты, не знает, что он еще и «сверху» получает, и таким образом набегает долларов четыреста, а Катька думает, что у него, как у всех, — четыре пятьсот в рублях, и до смерти рада, когда он ей дает алиментную тысчонку!
И вот его убили.
Когда позвонила Ольга Пилюгина, Хохлов сидел в дежурной части на единственном стуле с ободранной спинкой и ждал, когда до него дойдет очередь. Фанерная дверь сильно хлопала, когда в нее вваливался народ в милицейских ватниках и гаишных куртках, и ледяной воздух обдавал Хохлова с головы до ног. За стеклом хрипела рация, за прутьями «обезьянника» маячили фигуры — они стояли у решетки, держась за нее смуглыми немытыми руками, и их влажные черные глаза были печальны, словно у инопланетян, недоумевающих, как они оказались на этой планете. На плиточном полу стояла лужа от растаявшего снега, и все проходящие расплескивали грязную воду, а пересесть было некуда. В этот момент позвонила Ольга и сказала, что Кузя… убит.
Хохлов стал переспрашивать, дуть в трубку, кричать, чтобы повторила, потому что он ничего не понял, а когда понял, то не поверил!… Ольга повторила и еще сказала, что убили его ночью и недалеко от их подъезда.
— Но его же Димон провожал, — растерянно сказал Хохлов. — И у вас двор охраняется!
— Вот именно, — проскрипела Ольга и повесила трубку.
С тех пор, с самого утра, он так и не мог с ней связаться — на звонки она не отвечала.
По сравнению со смертью Кузи пропажа денег уже казалась делом второстепенным и неважным, хотя Хохлов понимал, что деньги придется искать самому. Побывав в дежурной части, он проникся сочувствием к людям в ватниках, с желтыми от усталости лицами. Они входили и выходили, топали ногами, обивая снег с ботинок, поднимались на второй этаж или оставались на первом покурить и снова уходили. Ему даже как-то совестно было думать, что его сто тысяч долларов должны искать они. Дались им его сто тысяч!…
Хохлов стряхнул пепел в кофейную чашку и одним глазом поглядел на листок.
Пункт второй, собственно говоря, вот эти самые деньги и есть. Очень много денег. Кто их упер?… Кто мог их упереть, если никто о них не знал, даже Вальмира Александровна! Иногда Хохлов утаивал от своей орлицы и коршуницы некоторые финансовые дела. Утаивал, потому что был уверен, что есть вопросы, о которых посторонним людям лучше не знать. Он часто работал с провинциальными заводами, которые до сей поры расплачивались черным налом, и ничего поделать с этим было нельзя! И неудобно, и стремно, и этот самый нал нужно в руках нести, а потом еще на поезде везти или на самолете, но что тут поделаешь!
Что поделаешь, если законы устроены таким образом, что провинциальному заводу легче самому себя с молотка продать, чем соблюсти все нормы и формы! Что поделаешь, если принцип «хочешь жить — умей вертеться» во многих случаях имеет самый прямой и ясный смысл — если не успеваешь оглядываться по сторонам, налетят лихие махновцы, отберут последнее, а самого тебя порубят шашками в мелкий винегрет. Махновцы, как и в те лихие и далекие времена, могли налететь неизвестно откуда — хоть из налоговой, хоть из администрации, хоть из Счетной палаты, Минфина, Минюста, а может, из ставки местных братков, которые вознамерились на директорское место посадить своего человечка, а завод перепрофилировать на выпуск дешевой водки!…
Хохлов, как большинство предпринимателей средней руки, никакими деньгами не брезговал — наличные тоже брал, и перевозил, и переносил, и трясся, если сумма была большая. Не столько за деньги, сколько за собственную шкуру!… Вот так и появились у него в сейфе сто тысяч долларов, которые он не успел довезти до банковской ячейки.
Теперь попробуй объясни, что это за деньги, да откуда, да почему наличные, и где на них документы, если всех документов — липовый договор, в котором проставлена липовая сумма, да еще объясни так, чтобы того самого директора не подвести, который ему, Хохлову, выплатил деньги черным налом!
Сигарета обожгла пальцы, и Хохлов затолкал окурок в чашку. Вот приедет Галчонок, даст ему за все эти окурки в чашке по башке и еще за то, что он лежит, задрав ноги на диванный валик!…