Гений российского сыска И. Д. Путилин. Гроб с двойным дном

— Это... это каким же таким манером, батюшка Василий Алексеевич?

В голосе старика звучала затаенная алчность старости.

— А очень простым. Ты, старина, должен только показать, если тебя будут допрашивать хотя бы под присягой, что ровно ничего не знаешь о составлении духовного завещания. Его, дескать, недавно никто и не делал. Я, дескать, неотлучно находился все время и нахожусь и.. ныне при Иване Федотовиче, мне бы, дескать, было ведомо, если бы он подписывал какую бумагу.

Старик побелел.

— Это... для чего же?

Ловков-Рогатин вынул из объемистого бумажника довольно толстую пачку кредиток.

— На, держи. Возьми это себе. Но поклянись перед этим образом, что ты никому ничего и никогда не расскажешь о том, что я тебе сейчас поведаю.

— Клянусь, батюшка, никогда... никому. Как на духу говори мне.

Долго, с жаром говорил что-то Ловков-Рогатин слуге своего благодетеля.

— Единственно из-за того, чтобы не нарушать покой последних минут дорогого крестного, не рассказываю я ему о проделках его супруги. А она уже имеет, пони-нимаешь, имеет...

— Ах, негодница!..

— Да, да... Уж точит этот хахаль зубы на миллионы благодетеля нашего... Неужто ты, Прокл Онуфриевич, меня на чужого променяешь? Нешто ты не знаешь, как любит меня Иван Федотович? Пойми, прахом ведь все пойдет. Жалко, до слез обидно. Я ее, конечно, не обижу... Дам ей крупную сумму, а дело-то самое спасу, потому в моих руках оно очутится. Что же, согласен? Даешь вековечную клятву?

— Коли так...

— А тебе я пятьдесят тысяч хоть сейчас отвалю. На, держи!

Твердой походкой прошел на половину Антонины Але­ксандровны Ловков-Рогатин.

— Что вам, Василий Алексеевич? — удивленно спро­сила Кромова.

— Извините, что беспокою вас. Вам бы надо сейчас проехать...

— Куда?

— Изволите видеть — по этой доверенности надо полу­чить пять-десять тысяч. Уехать сам я не могу, ибо ожи­даю крупнейшего заказчика из Англии. Вы не тревожь­тесь: долго вы не пробудете, этот господин у нотариуса не­медленно вручит вам эту сумму. Вы распишитесь и все.

— Но я не могу оставить Ивана Федотовича.

— Не беспокойтесь, Антонина Александровна, я побуду в это время около вашего супруга.

— Но разве нельзя отложить или поручить это другому лицу?

— Нельзя-с. Вы, простите, мало осведомлены в торговых делах. А верного человека у меня сейчас нет под рукой. Сами понимаете: сумма значительная.

Скрипя сердце Антонина Александровна уехала.

— Ты, Вася? — слабо проговорил Кромов, часы которого были сочтены.

— Я, дорогой крестный-благодетель, — с чувством произнес Ловков-Рогатин, подходя к кровати умирающего старика.

— А... а жена где?..

— А я, признаться, ее услал, чтобы прокатилась Антони­на Александровна. Измучилась она без сна, без воздуху.

Старик Кромов благодарно взглянул на своего лю­бимца-крестника.

— Молодец ты... хорошо ты сделал... Пусть освежится… Ах, слаб я, Васенька, ко сну клонит. Плохо мое дело.

— Так вы усните, дорогой благодетель. Позвольте, я вам подушки поправлю.

И Ловков-Рогатин, нагнувшись над стариком-миллионером и поправляя подушки, ловко просунул руку под последнюю и незаметно вытащил ключи.

— Хлопотун ты, хлопотун! Ах, Вася, Вася...

— Вы позволите, благодетель, в кабинете вашем один заказ записать?

— Иди, иди. Пиши. Я сосну малость.

Вот и он, этот заповедный кабинет знаменитого «лесного короля». Решительно, быстро подошел к пись­менному столу Ловков-Рогатин и знакомым ключем отпер правый ящик.

«Тут ли еще?» — можжит его мысль.

— Слава Богу, вот оно, вот оно! — шепчет он с радостно облегченным вздохом.

Шорох раздался у дверей.

Испуганно обернулся Ловков-Рогатин.

В дверях стоит и смотрит старый предатель-сообщник, камердинер Прокл Онуфриевич.

Так же быстро и решительно подошел он к конторке, отпер ее, вынул красный сафьяновый портфель, а из него — последнее завещание, и туда положил то, которое держал в руках.

На минуту руки его дрогнули, но он сейчас же овладел собой.

«Мое, мое все будет!» — словно молотом бьет ему в голову.

— Написал? — с трудом шевеля языком, спросил Кромов.

— Написал, дорогой крестный. Погодите, я опять по­правлю вам подушки. Удобнее вам будет.

И снова, поправляя подушки, положил ключи на то же место, где они лежали.

СМЕРТЬ КРОМОВА. ВСКРЫТИЕ ДУХОВНОГО ЗАВЕЩАНИЯ. УЖАС ВДОВЫ

Под утро с Иваном Федотовичем сделался сильнейший и, увы! последний припадок грудной жабы.

— Воздуху... воздуху! — хрипел он. —Умираю... Жена... Тонечка. Ни кислород, ничто уже не могло предотвратить печального исхода.

На руках плачущей Антонины Александровны благо­родный старик испустил дух.

Пока доктора возились над молодой вдовой, с которой от всего пережитого сделался глубокий обморок, Василий Алексеевич с бледным, взволнованным лицом отдавал распоряжения.

И вскоре в богатейших палатах умершего миллионера происходило то, что происходит всегда в таких случаях.

Явились власти для исполнения печальной церемонии наложения печатей на имущество почившего.

Оправившая от обморока, Антонина Александровна еле держалась на ногах.