Гений столичного сыска

– Значит, вечером двадцать седьмого августа я находился дома, лудил ломовский самовар из красной меди[14]. Работу закончил в восемь вечера, – начал по порядку Алексей. – Потом меня позвали ужинать. Мы поели… После меня сморил сон. В начале пятого утра меня разбудил батя и сказал, что во флигеле пожар. Я, значит, вышел посмотреть и увидел в окошках огонь, и еще дымом шибко пахнет. В это время дворник Евсей из флигеля с черного входа выбегает и кричит, что горничная генеральши мертвая в девичьей лежит. И что надо, значит, в полицию сообщить и за пожарными в ихнее депо бежать. Тут отец и говорит, ты, значит, Евсей, беги в пожарное депо, я в участок, а Алешка, мол, пущай за будочником бежит. – Алексей замолчал, перевел дух, заново переживая произошедшее, и через минуту заговорил с тем же возбуждением: – Ну, я побег к будочнику. У него тут недалече пост. Прибег и говорю, значит, пожар. Флигель наш горит. Городовой сказывает, надо, дескать, в участок сообщить. А я ему: мол, в участок мой батя побег, он и сообщит. И мы побежали к флигелю. Покуда я за городовым ходил, народ у флигеля собрался: кухарка, значит, с горничною Тальских, сам барин… Даже жилец Тальских старик Тимошин из квартиры своей вышел, что нечасто случается. Ну, мы с отцом к колонке с ведрами. Тушить пытались, да куда там! А потом пожарные приехали с двумя ручными пожарными машинами, бочками и лестницами, дворник Евсей им парадную дверь во флигель отпер. И скоро они пожар потушили…

– Много народу собралось… А что те, кто собрался у флигеля, про пожар говорили? – поинтересовался Воловцов.

– Да я не слышал, – ответил Алексей, но потом, немного помолчав, поправился: – А, не, кой-чего слышал.

– Что именно? – насторожился судебный следователь по особо важным делам.

– Слышал, как Тальский сказал, что, значит, матушку с горничной зарезали, – произнес Алексей.

– Что, так прямо и сказал: «Матушку с горничной зарезали»? – уставился на парня Воловцов.

– Ага, – кивнул Алексей.

– А откуда он узнал, что их зарезали? – выделив последнее слово, спросил Иван Федорович.

– Про то я не знаю, – пожал плечами сын медника. – Может быть, ему кто уже сказал?

– Кто же? – скорее сам себе задал вопрос Воловцов и снова обратился к Алексею: – Когда дворник Евсей выбежал из флигеля через черный вход и закричал, что горничная генеральши мертвая лежит, он не говорил, случаем, что ее зарезали?

– Нет, – немного подумав, ответил Алексей.

– А Константин Тальский во дворе был, когда из флигеля дворник выбежал? – продолжал терзать парня Воловцов.

– Кроме нас с отцом, во дворе еще никого не было.

– Так откуда Тальский мог знать, что генеральшу и ее служанку зарезали? – продолжал недоумевать Иван Федорович.

– Может, пожарные сказали… Или городовой, – посмотрел на судебного следователя Алексей Карпухин, полагая, что вопрос был задан именно ему.

– А когда они успели ему это сказать? – произнес в раздумье Воловцов. На этот раз он ответа не получил.

Какое-то время Иван Федорович молчал, размышляя о том, что истина находится на поверхности – вполне возможно, что Тальский-младший и есть убийца двух женщин и поджигатель. Но по неопытности и поддавшись сильному волнению, просто проговорился.

– Скажите, Алексей Федотович, а собаки в вашем дворе шибко злые? – прервал молчание Воловцов.

– Да нет, что вы. Они старые и смирные, – ответил Алексей.

– Что ж, благодарю вас… Ах да, – спохватился Иван Федорович, доставая из кармана фотографическую карточку Колобова. – Этот человек вам когда-нибудь встречался?

Сын медника внимательно посмотрел на карточку и уверенно ответил:

– Никогда.

Отставной корнет Тимошин долго не хотел открывать. А может, не слышал стука. Наконец дверь открылась, и в образовавшуюся щель высунулась плешивая с редкими седыми волосами на висках сморщенная голова:

– Вам кого?

– Вы господин Тимошин? – вежливо спросил Воловцов.

– Да, – последовал ответ. После чего прозвучал все тот же вопрос: – А вам кого?

– Вас, – вынужден был ответить Воловцов, поскольку ничего иного на ум не пришло. – Я судебный следователь по особо важным делам Воловцов. Позвольте войти?

Какое-то время отставной корнет смотрел на Воловцова мутными глазами неопределенного цвета, затем отступил внутрь и раскрыл дверь. Но не настолько, чтобы можно было свободно пройти, и Иван Федорович был вынужден протиснуться в квартиру старика боком.

Тимошин закрыл дверь, прошаркал в комнату с круглым столом на резных ножках и, сев на стул, жестом пригласил Воловцова устраиваться напротив.

– Слушаю вас.

– Я к вам по поводу опознания одного человека, – начал судебный следователь и достал фотографическую карточку Колобова. – Вот этого человека вы не встречали? Может, где-нибудь мельком?

Отставной корнет взял карточку узловатыми стариковскими пальцами и поднес к глазам.

– Нет, не встречал и не видел, – изрек Тимошин после долгого созерцания фотографии. – Да я и не выхожу никуда.

– Понятно, – констатировал Иван Федорович. – А события ночи на двадцать восьмое августа вы помните?

Старик посмотрел на него мутным взглядом, пожевал губами и отрицательно мотнул головой.