Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира

– Ну, в этом нет сомнений. С нами едут только единомышленники, а те, кто остается в Англии, «желают нам успеха и побед».

– Ваше величество, народ так вас любит, а враги так боятся! – угодливо заверяет Кембридж. – Под вашим мудрым руководством никто горя не знает!

– Даже враги вашего отца теперь верно и преданно служат вам, – поддакивает Грей.

– Я очень это ценю. И скорее забуду о собственных заслугах, чем упущу возможность наградить тех, кто этого достоин, и воздать каждому в полной мере, – отвечает король.

Двусмысленная фраза, если учесть, что Генрих разговаривает с изменниками, которые не в курсе, что уже разоблачены. Вроде и обещание заслуженной награды, но в то же время и грозное предупреждение «воздать каждому по деяниям его».

– Каждый из нас рад служить вам, поэтому любые трудности будут не в тягость, – говорит Скруп.

– Очень на это надеюсь. Дядя, – обращается король к Эксетеру, – отпустите преступника, которого вчера посадили в тюрьму за оскорбление королевской особы. Он просто был пьян и не соображал, что несет. Теперь он протрезвел. Я его прощаю.

– Ваше величество, вы не должны проявлять такое милосердие, – предостерегает его Скруп. – Пусть понесет заслуженное наказание, чтобы не заражал других своим дурным примером.

– А я хочу быть милосердным, не мешайте мне! – настаивает Генрих.

– Если хотите проявить милосердие, то назначьте более мягкое наказание, но не отпускайте просто так, – советует Кембридж.

– Вы и так окажете преступнику огромную милость, если сохраните ему жизнь, но пусть понесет наказание, – вторит товарищу лорд Грей.

– Вы так меня любите, что готовы угробить бедолагу, – вздыхает Генрих. – Но если мы будем со всей жестокостью карать за преступление, совершенное случайно, по неосторожности, то как тогда судить тех, кто совершает злодеяние с умыслом? Нет, друзья мои, я все-таки прощу этого алкаша, хотя вы, как я вижу, хотели бы для него самого строгого наказания, потому что любите меня и нежно заботитесь. Ладно, хватит об этом, вернемся к Франции. Кто должен получить письменные приказы и распоряжения?

– Я! – тут же отзывается Кембридж. – Вы просили напомнить вам об этом.

Ему вторят Скруп и Грей:

– И я!

– И я!

Видимо, король раздает всем троим бумаги с указаниями, но авторской ремарки на этот счет нет.

– Граф Кембридж, это вам; лорд Скруп Мешемский, это – вам; сэр Грей, вот ваше предписание. «Прочтите их. Я знаю цену вам».

Лорд Уэстморленд, мы отплываем сегодня в ночь.

Потом видит изменившиеся лица заговорщиков, ознакомившихся с бумагами.

– Что это с вами, господа? Что вы там прочитали такого страшного? – ерничает король. – С чего вы так побледнели? Вас что-то напугало?

Кембридж ломается сразу.

– Я признаю вину и отдаю себя на вашу милость, – говорит он.

Грей и Скруп хором присоединяются к признанию и просят о милосердии.

– Еще час назад во мне было полно этого самого милосердия, но вы же считаете, что я не должен его проявлять, – ехидно отвечает Генрих. – Как же вы смеете сейчас взывать к прощению, если только что сами уверяли, что оно неуместно и преступников прощать нельзя? Ваши аргументы обернулись против вас самих. Милорды, взгляните на этих извергов! Вот перед вами лорд Кембридж: всем известно, что я любил его и окружал почетом, а он, польстившись на деньги, вступил в сговор с врагами и поклялся убить меня. И лорд Скруп тоже поклялся, хотя и он много чем мне обязан. Ты, Скруп, «жестокий, неблагодарный, дикий человек».

Ты был мне самым близким товарищем, тебе известны все мои тайны, и невозможно даже представить, чтобы тебя кто-нибудь уговорил причинить мне хоть малейший вред. Но факт есть факт, хотя мне до сих пор трудно в это поверить. Тот хитрый дьявол, который сумел соблазнить тебя и сделать предателем, просто олимпийский чемпион, которому нет равных! Знаешь, что ты сделал своей изменой? Ты отравил мне душу. Отныне я никому не смогу доверять. Ты всегда был в моих глазах верным долгу, я ценил твою ученость, воздержанность, душевную стойкость, умение владеть собой и не поддаваться гневу и низменным страстям. Ты казался мне таким возвышенным! Твое моральное падение теперь заставит меня подозревать даже самых лучших, самых достойных людей.

Закончив выговаривать Скрупу, Генрих завершает длинный монолог, обращаясь к своему дяде Эксетеру:

– Виновность заговорщиков не вызывает сомнений. «Возьмите их, предайте правосудью, / И да простит господь их тяжкий грех».

Эксетер торжественно арестовывает всех троих за государственную измену. Каждый из них произносит нечто вроде последнего слова.

Скруп:

– Моя вина для меня хуже смерти! Ваше величество, умоляю простить меня. За измену готов заплатить жизнью.

Кембридж: