Генрих V

Страдали не только те, кто непостредственно участвовал в осаде, осаждавшие и осажденные. Одна из записей «Парижского Горожанина» гласит:

«Рождество и Крещение король Англии встретил во время осады Мо; его солдаты разорили весь Бри и, как бы люди не старались, никто не смог сжать свой урожай... большинство из тех, кто обрабатывал землю, оставили это занятие, бросив жен и детей, они в отчаянии бежали, вопрошая друг друга: «А что мы можем поделать? Пусть все катится к черту! Плевать, что будет с нами. Лучше творить зло, чем добро и поступать как сарацины, а не христиане, так что давайте вредить так, как только можно. Им остается только [327] поймать и убить нас! Из-за того, что нами правят предатели, нам пришлось оставить жен и семьи и бежать в леса, подобно преследуемым охотниками зверям».[217]

Горожанин жалуется, что в Париже «одному только Богу известно, сколько бедняков страдают от холода и голода!» Он рассказывает, что в столице повсюду слышались крики: «Увы! Увы!» Всемилостивый Боже, когда же ты, наконец, положешь конец нашим несчастьям, этому жалкому существованию, этой проклятой войне?»[218]

Все же сердце Генриха было преисполнено великой радостью и, как указывает Ворен, «во всем королевстве [Англии] царило такое веселье, которого давно здесь не знали».[219] Причиной была весть о том, что королева Екатерина в Виндзоре родила в декабре сына. Теперь у двойной монархии Англии и Франции имелся кровный наследник. Несомненно, испытывая гордость отца и обманывая себя, что его судьба несет на себе отпечаток длани Господней, он ни на минуту не задумывался о будущем Генриха VI, рожденного от нездоровой ветви Валуа, которому могло быть уготовано нечто иное, кроме славы великого короля. Но должно было пройти еще столетие, прежде чем стала ходить история о том, как он предрек: «Генрих, рожденный в Монмуте, будет мало править, но достигнет многого, Генрих, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но все потеряет, но пусть свершится то, что Богу угодно».

Как бы то ни было, защитники Мо не сдавались, держась только за счет собственного отчаяния. Однажды, в самом начале 1422 года, кто-то из них притащил на городскую стену осла и начал жестоко избивать его, пока тот не зашелся пронзительным криком. Тогда [328] избивавшие его крикнули англичанам, что это был их король. Об этом им потом пришлось жестоко пожалеть. Ничто не могло сломить решимости Генриха: ни проявление боевого духа гарнизона, ни тяжелые потери, ни дезертирства, ни плохая погода, ни болезни, ни нехватка еды, ни даже соленая рыба, на которую англичане перешли с приходом Великого поста. Несмотря на то, что сам король обосновался в миле от Мо, ночуя то в аббатстве Сен-Фаро, то в замке Рутиль, тем не менее, он был слишком образцовым воином, чтобы не проводить достаточно времени на передней линии со своими солдатами в их залитых водой траншеях и землянках, командуя обстрелами.

На этот раз в его распоряжении было гораздо больше пушек, чем раньше, — бомбарды, кулеврины и серпантины.[220]

Каждый день прибывали все новые орудия самых разнообразных размеров и конфигураций. Некоторые из них и сегодня можно увидеть в Военном музее в доме Инвалидов в Париже. В его распоряжении также имелись рибодекины, представлявшие собой боевые повозки с установленными на них близко друг к другу небольшими пушками, которые вели одновременный огонь и предназначались для обстрела с ограниченных площадей. Не так-то легко было транспортировать более мощные орудия, некоторые из них были просто громадными. Большая часть прибыла на кораблях из Руана, а затем к месту осады они доставлялись на запряженных волами телегах. Там их устанавливали на специальные деревянные подставки, с которых они и вели обстрел. Грубые трубы, называемые стволами, редко когда бывали, если такое вообще было [329] возможным, прямыми. Так что точность попадания не гарантировалась. Порох также смешивался на глаз и был ненадежным. Большое мастерство требовалось, чтобы зарядить их. Канониры засыпали зарядное устройство на три пятых порохом, одна пятая оставлялась для создания воздушного кармана и последняя пятая часть предназначалась для деревянного вкладыша, сделанного из вяза, на который укладывали ядро, причем на часть пороха должно было приходиться девять частей камня. После каждого выстрела ствол надлежало самым тщательным образом очистить. Определить траекторию выстрела такого орудия было чрезвычайно трудно. Однако на малых расстояниях огневой вал пушечных ядер мог вызвать страшные разрушения, пробивая крепостные сооружения, стены и крыши домов внутри города, значительно деморализуя противника. Бомбардировки, несмотря на огромные затраты, продолжались беспрестанно и денно, и нощно, как это бывало во время проводимых Генрихом V осад, оказываемый ими эффект был страшным. Страсть короля к артиллерии, появившаяся у него после первого ее применения в Абериствуте против валлийцев, никогда не угасала.[221]