Генрих VIII. Жизнь королевского двора

Эдуард оставался при дворе под присмотром няньки Сибил Пенн и кормилицы матушки Джек. В марте 1538 года король создал для своего сына двор в Хэмптон-корте, содержание которого в первый год существования обошлось в 6500 (около 2 миллионов) фунтов стерлингов. Камергером принца был назначен сэр Уильям Сидней, родственник по браку Сибил Пенн и служитель Личных покоев. Давно и хорошо зарекомендовавшую себя леди Маргарет Брайан, служившую до того Елизавете, сделали главной воспитательницей принца, а к Елизавете приставили Кэтрин Чемпернаун¹, которая взялась за ее начальное образование. Леди Брайан теперь отвечала за «питание и обучение»² принца. Ей помогала Сибил Пенн, кормилицу же уволили в октябре 1538 года. В 1539 году доктор Ричард Кокс, знаменитый кембриджский ученый, был назначен подателем милостыни при принце.

Апартаменты Эдуарда в Хэмптон-корте находились в северном корпусе Церковного двора и соединялись галереей с опустевшими покоями королевы; они были устроены так же, как комнаты короля. В приемном зале стояла великолепная парадная колыбель: наследника английского престола клали в нее, показывая высокопоставленным гостям, которые проходили в зал через лестницу для процессий и полную охранников сторожевую палату. Личные покои служили дневной детской. В опочивальне, или «качальном покое», стояла колыбель, где принц спал постоянно, укрытый от солнца пологом³. Рядом находились купальня и гардеробная – их можно видеть по сей день. У принца имелась собственная кухня, где готовили еду для него⁴.

О возраставшей паранойе Генриха ясно говорят строгие правила, которые он велел соблюдать при дворе Эдуарда, чтобы исключить любую угрозу его здоровью и безопасности. Генрих опасался не только множества болезней, обычно постигавших Тюдоров в младенческом возрасте, но и убийства наследника при помощи яда или кинжала. Даже герцоги приближались к его колыбели только с письменного разрешения короля. Никто из служителей двора Эдуарда не должен был разговаривать с людьми, которые могли контактировать с носителями чумы; в летние месяцы им не дозволялось посещать Лондон без разрешения, так как они могли стать переносчиками инфекции. Если служитель заболевал, он должен был немедленно удалиться от двора. Камергеру принца полагалось следить за тем, как одевают его подопечного, как его ежедневно купают, как готовят для него пищу и стирают его одежду. Всю еду Эдуарда пробовали на предмет наличия яда. Стены и полы в комнатах, на галереях, в переходах и дворах внутри покоев принца и вокруг них следовало мести и мыть с мылом трижды в день. Члены двора должны были соблюдать строжайшие правила личной гигиены, все, к чему мог прикоснуться младенец, нужно было предварительно вымыть, пища или грязная посуда не должны были оставаться неубранными. При дворе Эдуарда не было пажей, так как король считал, что мальчики беспечны и неуклюжи; к принцу ни под каким видом не подпускали собак и нищих⁵

.

Генрих предпочел бы держать драгоценного сына рядом с собой, но при дворе собиралось много людей, что благоприятствовало появлению различных инфекций, и было решено перевезти его в сельскую местность с ее более чистым и здоровым воздухом. В ноябре 1538 года двор принца перевели из Хэмптон-корта в Хейверинг, на следующий год – в Хансдон, куда позвали членов Тайного совета, чтобы посмотреть, как он растет и развивается. Лорд Одли заявил, что никогда не видел ребенка, который был бы лучше развит в этом возрасте: «Он вытягивается во весь рост, держится твердо и может стоять прямо»⁶. Позднее Эдуард провел некоторое время в Эшридже, недалеко от Беркхэмстеда. Король также велел обустроить покои для сына в Гринвиче, рядом со своими собственными, а также в Энфилде, Титтенхэнгере и Хэтфилде⁷. В Уайтхолле комнат для принца не приготовили – вероятно, потому, что его лондонской резиденцией стал Сент-Джеймсский дворец; во времена Елизаветы часть его продолжали называть «покоями принца»

⁸.

Король любил сына до безумия и посещал при любой возможности. В мае 1538 года Эдуарда привезли к нему в ройстонский охотничий дом. Генрих играл с сыном, прижимал его к себе, «держа на руках, долгое время», затем поднес мальчика к окну, чтобы собравшиеся снаружи люди могли его увидеть⁹. Сохранилась прелестная камея, на которой король изображен с маленьким принцем – свидетельство того, как радовался Генрих сыну¹⁰

. Леди Брайан регулярно посылала Кромвелю отчеты о том, как идут дела у Эдуарда. Шапюи считал принца «одним из милейших детей, каких только видели где-нибудь»¹¹. Мальчик был крепким, здоровым, смелым, подверженный переменам настроения, как все дети. Ничто не указывало на то, что этот драгоценный ребенок не доживет до шестнадцати лет.