Генрих VIII. Жизнь королевского двора

Возможно, причиной всего этого стал более серьезный кризис. В мае 1538 года король тяжело заболел. Абсцесс (или язва) на ноге затянулся, и «гуморы, не имевшие выхода, могли задушить его». Похоже, тромб в больной ноге оторвался и вызвал закупорку легких, из-за чего лицо короля почернело и он не мог произнести ни слова от боли. Двенадцать дней государь находился «в большой опасности», и придворные, ожидая его смерти, начали спорить, следует ли присягать на верность младенцу Эдуарду или взрослой Марии. Однако король внезапно пошел на поправку и к концу месяца был совершенно здоров². После этого врачи Генриха старались не допускать, чтобы гнойная рана на ноге короля закрывалась.

Как никогда прежде стало ясно, что король должен жениться, и чем скорее, тем лучше. Рассматривались различные кандидатуры. Считалось, что может подойти какая-нибудь из высокородных французских дам, однако Генрих, проявляя особую разборчивость и не желая рисковать, потребовал, чтобы семь или восемь женщин привезли в Кале и он мог посмотреть на них. По указанию разгневанного Франциска французский посол Гаспар де Колиньи, сеньор де Кастийон, ответил: «Во Франции не принято отправлять девиц из благородных и королевских семейств для осмотра, как лошадей на продажу. Почему бы вашему величеству не отправить послов, которые сообщат вам об их внешности и манерах?» – «Ей-богу, – возразил Генрих, – я доверяю только себе, и никому больше. Это дело касается меня слишком близко. Я хочу увидеть их и пообщаться с ними, прежде чем принять решение». Кастийон дерзко ответил: «Тогда, может быть, вашей милости будет угодно оседлать их одну за другой и оставить ту, которая окажется объезженной лучше всех? Так ли обращались в прошлом с женщинами рыцари Круглого стола?» У короля хватило такта сделать вид, что ему стыдно, «он рассмеялся и одновременно покраснел», после чего быстро сменил тему³. Генриху нравился скабрезный юмор Кастийона. Рекомендуя ему Луизу де Гиз, посол сказал: «Возьмите ее, она все еще девственница, и вы сможете сделать проход по своей мерке». Король от души расхохотался, похлопывая Кастийона по плечу⁴

.

Другой претенденткой на трон консорта была племянница Карла V, прекрасная Кристина Датская, которая вышла замуж за Франческо Сфорца, герцога Миланского, но в шестнадцать лет овдовела. Говорили, что внешне она напоминает Мадж Шелтон, и Гольбейна отправили в Брюссель, чтобы написать ее портрет⁵. Король был очарован и начал вести себя как пылкий обожатель – приказывал музыкантам исполнять глубокой ночью любовные песни и велел устраивать при дворе представления масок. Однако потенциальная невеста не проявляла такого же энтузиазма, несмотря на заверения Томаса Ризли в том, что его повелитель – «самый нежный джентльмен, а натура у него столь мягкая и приятная, что, думаю, до сего дня никто не слышал из его уст много гневных слов». Кристина ответила, что, если бы у нее было две головы, она с удовольствием предоставила бы одну в распоряжение его величества

⁶.

В июле Генрих, как обычно, отправился охотиться, по пути заехав на южное побережье, «чтобы посетить свои порты и гавани»⁷. По возвращении, осенью, он устроил в главном холле Уайтхолла беспрецедентную публичную дискуссию с лютеранином-радикалом Джоном Ламбертом, арестованным за ересь. Любопытствующие зрители столпились на многоярусных лесах, возведенных вдоль стен специально для того, чтобы все могли слышать, как государь защищает доктрину своей Церкви. Король, облаченный в белый шелк, сидел под балдахином с гербами, с одной стороны от него стояли епископы в лиловых одеждах, а с другой – лорды, судьи и джентльмены Личных покоев. Ламберта привели под стражей и поставили перед ними. Генрих обратился к узнику достаточно добродушно: «Эй, приятель, как тебя зовут?» Ламберт ответил, что его имя – Джон Николсон, но его знают как Ламберта. Король, «сурово нахмурив брови», продолжил: «Я не стал бы доверять тебе, носящему два имени, будь ты хоть моим братом». Ламберт попытался подольститься к королю, но тот перебил его: «Я пришел сюда не для того, чтобы слушать похвалы себе!» – и спросил Ламберта, верит ли тот в доктрину пресуществления. Поюлив, узник заявил: «Я ее отрицаю». Генрих предупредил, что его отправят на костер, если он продолжит упорствовать в своем мнении, но потратил пять часов на спор с ним, пытаясь его спасти. В конце концов, видя бесплодность своих усилий, Генрих спросил: «Ты хочешь жить или умереть? У тебя пока есть свобода выбора». Ламберт не отрекся от своих убеждений, и король, поднимаясь, изрек: «Так и быть, ты должен умереть, покровительствовать еретикам я не стану». Через шесть дней Ламберта сожгли на медленном огне в Смитфилде⁸.